Выяснилось что его “крышей” являлось одно агентство новостей и он часто ездил по стране и за ее пределы. Но он и по образованию был журналист.
Через час они уже сидели за столом и гасили жажду местным пивом, которое оказалось ничуть не хуже того, что подавалось в барах города, откуда явился Вьюгин.
Федосову, видимо, хотелось немного выговориться.
— Я уже столько видел и переполнен такими знаниями и впечатлениями, — говорил он, открывая очередную запотевшую бутылку из холодильника, — что иногда хожу, если быть откровенным, как корова с полным выменем и мычу, чтобы меня подоили. Но написать всю правду о том, что я видел и знаю, не могу. И едва ли когда-нибудь смогу. Обидно.
Он смахнул ладонью пот со лба. Кондиционера у Федосова не было.
— Для нас, журналистов в Африке, должна быть обязательная заданность не только темы, но и аргументации, выводов с неизменным одобрением всех наших действий во внешнем мире и развенчиванием действий идейных противников. Это, конечно, избавляет от самостоятельного и ответственного анализа, а он мог бы войти в противоречие с ортодоксальными установками. Ну, и еще от напряженного поиска информации. Ты сам, Алексей, читал дома наши сообщения из Африки?
— Читал, конечно, — поколебавшись, подтвердил Вьюгин. — Но я уже заранее примерно знал, что там найду.
— Правильно, — согласился Федосов, — некоторые послы, например, требуют, чтобы им показывали корреспонденцию перед тем, как ее отправить в Москву. Так что никакой неожиданности в ней быть не должно. Эти же послы выражают несогласие с оценкой обстановки в стране, вмешиваются в планы работы, поездок, даже знакомств. Мне однажды такой посол сказал: “Ты почему встречаешься с послом этой страны, ведь он меня к себе не приглашает?”
— Ну, и ты перестал с ним видеться, чтобы не раздражать главного представителя нашей страны?
— Да пошел он … — вполне беззлобно выругался Федосов. — У меня ведь еще одно начальство есть. И, кажется, посильнее.
Вьюгин вспомнил портрет в комнате Ляхова человека с ядовито-насмешливым взглядом, но он не удержался от вопроса:
— Виктор, скажи по правде, что для тебя важнее: сама журналистика или все эти дела…?
Вьюгин неопределенно помотал в воздухе ладонью с растопыренными пальцами, намекая этим на нежелание высказываться яснее.
Федосов усмехнулся с добродушной снисходительностью, отмечая этим как наивность вьюгинского вопроса, так и общую извинительную простоватость еще малообстрелянного бойца из пополнения.
— Конечно, журналистика. Это все-таки моя профессия. А то, что ты весьма расплывчато назвал “этими делами”, тоже по-своему интересно, даже временами захватывающе. И еще опасно. К тому же это и заработок.
Он налил себе пива и выпил с таким видом, будто запивал горькую, хотя и чем-то полезную пилюлю, а потом продолжил:
— Но беспрепятственно публиковать то, что я пишу, занятие “этими делами”, по твоей формулировке, ничуть не помогает. Везде и всегда действует одна и та же установка: писать о происках и кознях империалистов и о завтрашнем дне новой Африки, если речь идет о странах “социалистической ориентации”, а в странах противоположной ориенации нас должна интересовать только классовая борьба и неоколониализм.
Федосов открыл очередную бутылку пива, не удостаивая ее, впрочем, даже взгляда. Из еды на столе была тонко нарезанная рыба, копченая по-туземному, ветчина из большой банки и длинный хлебный батон. Видимо, еду журналист явно не превращал в культ.
— Когда одно за другим стали появляться на карте Африки новые государства, спрос у нас на журналистов-международников был вначале огромен, — сказал местный собкор, пожевав ломтик рыбы. — А они с упоением открывали для себя Черный континент, смаковали экзотические названия, описывали необычную для них действительность, гоняясь не столько за информацией, сколько за впечатлениями. Но “установка” уже действовала. Трагические события, связанные с нашими специалистами во время военных переворотов, не освещались. “Что подумают советские читатели, когда это узнают?” Щадили читательские нервы.
Федосов повернулся к Вьюгину и почти крикнул:
— Да ты пей, у меня холодильник вместительный. Я туда этих бутылок, знаешь, сколько насовал!
Он одобрительно глянул на это вместилище, не столько провизии, сколько напитков, стоящее в углу, и продолжал, будто читал ознакомительную лекцию по истории вопроса: