Федосов решил, что тема ящерицы еще не исчерпана.
— Если бы эта тварь (он указал на потолок) появилась у меня только сегодня, можно было бы предположить, что она с тобой приехала, — с усмешкой сказал он. — Заползла, допустим, к тебе в сумку, не желая расставаться с хозяином.
Потом он указал на густое дерево напротив окна, у него были огромные листья, формой напоминающие общепринятый знак сердца.
— На нем живет здоровенная игуана, видимо, на птиц там охотится. Иногда посмотришь в окно, встретишься с ней глазами и мурашки по коже. Жуткий взгляд.
План их дальнейших действий Федосов уже изложил. Через пару часов они выезжают, по дороге обедают в одном знакомом ему заведении, где неплохо готовят, и едут прямо к границе. Знакомый африканский лейтенант уже предупрежден, осложнений не должно быть никаких.
“Памела уже давно теперь дома”, вдруг подумал Вьюгин. “Обещала сразу написать. Напишет ли? И о чем теперь ей писать?” Он допускал, что пока он в Африке, они могли бы беспрепятственно обмениваться письмами. А вот когда он вернется в Союз? Если “они” захотят, прервать переписку ничего не стоит: будет проводиться изъятие писем на почте. Вьюгин даже подумал, что для него, уже давно живущему на территории лжи или, скорее, сокрытия правды, ибо это часть его работы и жизни, смешно надеяться на то, чтобы иметь с кем-то простые человеческие отношения. Вот если бы он занимался своим нынешним делом, выражаясь высокопарно, по велению сердца или ведомый некоей высокой идеей. Ему вспомнилось вычитанное когда-то грубое, но точное выражение персонажа из романа польского писателя Жулавского: “как шлюха, которая отдается, но без удовольствия”. Разве мало таких, которые так себя ведут? Это была книга о войне в тогда еще французском Индокитае и называлась она “Жэка червона” — “Красная река”. В то время Вьюгину почему-то захотелось заняться польским и он как-то осилил книжку в оригинале. Он тогда еще служил в армии.
Машина Федосова быстро катила по неширокому, но без больших выбоин шоссе, которое, как он сам пояснил, пойдет дальше вдоль границы. По пути изредка попадались деревеньки, непохожие на виденные Вьюгиным в тех местах, где он бывал. Дома были глинобитными, но крыши больше напоминали двухскатные, покрытые уже знакомой ему “слоновой травой” так, что край крыши создавал неровный навес с двух сторон. Под ним женщины толкли в ступах зерно. А мальчишки пасли коз на обочине дороги и что-то кричали тем, кто по ней проезжал.
Федосов вел свой далеко не новый “пежо” с профессиональной лихостью и, не отрывая глаз от дороги, продолжал посвящать Вьюгина в мир своих интересов, большая часть которых имела знак минус и он не скрывал своей неприязни к тому, о чем он говорил. “Почти все мы недовольны существующим положением вещей”, думал Вьюгин, слушая журналиста с сочувственным вниманием, “но сделать мы ничего не можем и даже не верим в возможность перемен. Мы как бы живем в мире неосуществимых возможностей. Получается, что и сама жизнь у нас отложена на потом”.
Вьюгин уже знал, да и то благодаря Ляхову, что из себя представляет посольство его родной страны. Теперь Федосов рисовал более обобщающую картину деятельности мидовских работников. Она не отличалась особой замысловатостью: требовалось всего лишь поддерживать дипломатические отношения со всеми африканскими странами.
— И никакой особой концепции, как например, у американцев. В наших посольствах обычно слабо представляют себе, что происходит на самом деле в стране, — говорил Федосов, только что объехавший зазевавшегося мангуста на середине дороги. — По привычке шлют одну и ту же информацию в МИД о том, что нынешний президент прочно сидит в своем кресле, а его противника называют вслед за западной прессой мятежником, сепаратистом, а то и просто бандитом. Журналисты, как правило, знают намного больше посольских, потому что ездят по стране, шляются по разным приемам в посольствах и барам, где собирается пишущая братия и куда заглядывают политики. Но их никто ни о чем не спрашивает. Попробуй сказать, что глава оппозиции заслуживает внимания и к его словам надо прислушаться, в посольстве сразу же такому пригрозят. А потом, неделю спустя после очередного сообщения о том, что все спокойно, происходит военный переворот и бывший “мятежник” и “бандит” уже новый президент.
Дорога заметно стала идти в гору, деревни исчезли и с обеих ее сторон пошли непроходимые на вид заросли. Стало даже прохладнее.