— Учти, я тебя ни о чем не спрашиваю.
— Ладно. Но мне уже так хочется избавиться от него. Я говорю о Мсамбо.
Вьюгин помнил, что ему говорил о нем когда-то хозяин гостиницы.
— Так вот, он покупает алмазы у Мукамби по сниженной цене. А где он их достает, не знаю. Потом Мукамби на эти деньги покупает оружие, а часть, говорят, кладет в банки на подставных лиц.
— Больше ничего не говори, Айви. Я здесь не за тем, чтобы наводить справки о Мукамби и о его делах. Я теперь жду, когда мне помогут выбраться отсюда. А потом буду стараться вернуться в столицу.
— А где ты живешь сейчас?
— В одном из маленьких домиков для гостей Мукамби недалеко от его штаба. Видимо, чтобы быть под наблюдением.
— Я к тебе приду ненадолго сегодня, когда начнет темнеть. Мсамбо куда-то уезжает в сторону границы.
“Территория лжи”, напомнил себе Вьюгин, “это и есть мое постоянное местопребывание”. Но видеться с Айви ему теперь и в самом деле не хотелось.
— Там за мной следят. И даже дверь не запирается.
Айви была явно разочарована.
— Ну, а там, где я сейчас нахожусь, везде охрана, но ее, кажется, можно обойти. Повсюду такие густые заросли.
— Не будем рисковать. Давай лучше встретимся уже в столице.
Вьюгин знал, что встречи с ней искать не будет, поэтому даже не спрашивал, где ее можно будет найти. Он хорошо помнил, как он наводил справки о ней в баре, где был с пугающей наглядностью представлен африканский уголовный элемент.
— Кажется, меня зовут, — вдруг сказала она с нервным смешком. — Ладно, до скорого. Надеюсь, что мы еще здесь увидимся.
Айви резко притянула его за воротник рубашки, чмокнула его накрашенным ртом в щеку и скрылась в кустах.
“Ну и встреча”, озабоченно подумал Вьюгин, считая то, что произошло настораживающим предупреждением судьбы. “Больше я в эту сторону не ходок”.
Работник аппарата правящей (и единственной) партии Шатунов уже закончил свои поездки с посещением посольств соседних стран, изрядно устал и теперь думал о том, стоит ли делать серьезную ставку на этого Нгабо в качестве будущего главы правящего режима в стране. Абсолютной уверенности в этом вопросе у него не было. А как бы хотелось, чтобы пламя революции взметнулось над этой страной и во главе ее стал бы военный диктатор, разделяющий идеи социализма, и чтобы мы здесь получили что-то вроде второй Эфиопии, нашего верного союзника в Африке. И тогда его, Шатунова, заслуги не остались бы незамеченными, его утвердили бы главой Африканского отдела, что было бы лишь очередной ступенькой лестницы, ведущей наверх. В то, что этот ляховский сотрудник доставит ему какие-нибудь достоверные, а главное, утешительные сведения, он не верил, как не верил самому Ляхову и всему его лживому ведомству. О том, как этому сотруднику, фамилию которого он даже не пробовал запомнить, удастся пройти расположение правительственных войск, противостоящих силам Нгабо и избежать случайной или предназначавшейся ему пули, Шатунов не задумывался. Он привык к тому, что все распоряжения должны выполняться, а все остальное настоящего руководителя не должно интересовать.
Итак, Шатунова очень занимала личность Эдварда Нгабо (он, конечно, не знал, что для своих он теперь Мукамби), но он страдал от нехватки сведений о нем. Вьюгин же знал о Мукамби достаточно, но он его мало интересовал, а помогать Шатунову он особенно не стремился.
Что касается самого Мукамби, то он знал только, что и в эту ночь сон долго не придет к нему, и причина этого все та же — страх. Он стал бояться многого, прежде всего поражения во время свого будущего похода на столицу, когда он пополнит свое войско и получше его вооружит. Если же победы он не одержит, ему надо хотя бы избежать разгрома. Тогда он закрепится в своей родной провинции и просто провозгласит ее независимость. Две-три африканских страны его в этом поддержат. Может быть, даже больше. Такое не всем удается. Моизу Чомбе, например, не удалось оторвать от Конго свою Катангу и он умер в изгнании.
У них говорят, что когда хочешь идти впереди других, почаще оглядывайся назад. А Мукамби еще боялся и за свою жизнь. Он даже решил теперь ночевать в своей пещере, так как вход в нее один и его охраняют не только его соплеменники, но и товарищи из одной возрастной группы, с которыми он проходил когда-то обряд посвящения в мужчины. Это было в Год Саранчи, когда все поля покрылись серой шевелящейся массой и даже солнце светило тускло из-за застилавших небо летучих полчищ этих прожорливых насекомых. Все, кто жил тогда на равнине, чуть не умерли с голода. Только жители предгорий не пострадали, но у них были только небольшие поля кукурузы, банановые рощи, да еще стада коров.