Я готов был зарыдать. Значит, передо мной сидел великий романтик?
Она продолжила:
— Мне хотелось бы получше узнать вас, понять ваши привязанности, идеалы.
Мне хотелось закричать: «Деньги и власть! Остальное приложится».
— Мой идеал? Работа, приносящее мне удовлетворение, подруга, с которой я мог бы делиться всем, жизнь близкая к природе.
Я восхищался собой. Она тоже.
— Все, что вы только что сказали, глубоко меня трогает. Позже вы узнаете почему.
Официантка с белым лицом, одетая в шелковое, украшенное поясом кимоно, снова налила саке в маленькую фарфоровую чашку. Я был поражен эффектом моего красивого высказывания.
— Я все больше и больше убеждаюсь в том, — сказала Энджи, — что наша встреча была предначертана высшей силой, неким магнетическим притяжением, которое позволяет встретиться некоторым существам, предназначенным друг для друга. Прежде чем пойти дальше, я хочу убедиться в том, что вы свободны, я хочу сказать, от любовной связи, от чувственных обязательств…
— До моего приезда к Рою я был увлечен только работой, но, увы, не удовлетворен в профессиональном плане. Я чувствовал себя, как бывший беговой конь, который вынужден катать детишек по манежу.
Она слушала меня с бесконечным вниманием.
— А что для вас важнее, личная жизнь или профессиональная карьера?
— Одно неотделимо от другого. Я — самое худшее из существ, ни гений, ни функционер. Когда человек стоит между таким выбором, ему трудно определиться. Мне было бы приятнее что-нибудь создавать.
Она произнесла:
— Человек сам создает себе ту жизнь, которую он хочет, если ему нравится жить.
Меня просто подмывало сказать ей: «Особенно, когда имеешь в банке такой счет, как у вас». Но я осмотрительно сдержался: момент для таких шуток был крайне неудачный. Слушая ее, я принял снисходительный вид.
— Начиная с десятилетнего возраста мой отец начал готовить меня к тому, что однажды я вступлю в наследство, получу компанию… Но, будучи подростком, я интересовалась только животными и хотела стать ветеринаром или изучать язык дельфинов. Все относящееся к природе интересовало меня гораздо больше, чем какой-нибудь трактат по экономии. Но я была послушна и пошла по пути, который начертал мне отец. Я слишком его любила, чтобы разочаровывать его и доставить ему беспокойство.
Я на мгновение потерял самоконтроль:
— Но вы могли бы позволить себе любую примитивную выходку…
Энджи взяла стакан, но поставила его на место, даже не поднеся к губам.
— Примитивную выходку? Ваши слова неприятны, даже шокирующи. В каждом человеке есть священные места, топтать которые не следует…
— Признаюсь, мой юмор несколько неуклюж. Я чувствую себя не в своей тарелке и мог бы скорее придумать историю любви с предприятием, чем с женщиной, а уж о мире дельфинов…
Она разглядывала меня, видимо, решая, брать меня или бросить.
— Есть ли в вас внутренние пространства? — спросила она.
Эти метафизические изыскания неустроенной в жизни девицы заставили меня ощетиниться.
— Что вы имеете в виду, Энджи?
— Мечтали ли вы о широких равнинах, о сильных ветрах для ваших глаз, для души?
Надо было быть поосторожнее. Еще немного, и она заставит столик плясать.
— Кто же не мечтает о дальних горизонтах…
Она наклонилась ко мне:
— Таких людей больше, чем вы думаете. А почему вы не остались в США, когда вам было двадцать лет?
Эта негодяйка провернула нож в моей ране.
— Я тогда еще не созрел для такого решения, а также думал о семье. Для того чтобы жить, мало одной профессиональной привязанности, даже если вам предстоит завоевать целый континент.
— А с тех пор, как вы со мной познакомились? — спросила она с беспокойством.
— Мое видение будущего стало смутным. Вы мне его нарушили.
— И это все? — спросила она. — Всего-то «нарушила»… Вы не влюблены в меня?
— Энджи, как вы можете говорить подобную глупость?
— Влюбиться в меня — глупость? Спасибо за комплимент.
— Вы хотите услышать о безумной и внезапной страсти? Ваша красота и ваши деньги парализуют меня, но я дорожу своим достоинством.
— Как ценен полностью откровенный мужчина! — сказала она нежно.
Я был на правильном пути. Я нащупал нить, правильный тон, и у меня появилась надежда. Такой честный человек, как я, был неоспоримым благом как для женщины, так и для общества. Поразмыслив несколько секунд, я решил, что будет полезно показать свою суровую и властную сторону. Такой ласковый мачо. Это было то, что нужно.
— Вы прекрасны. Хуже того, вы опасны. Кто же осмелится рассказывать вам сказки? Перед вашим умом любой обманщик сразу же выдаст себя.
— Вы полагаете? — сказала она, явно польщенная моими словами, — Не считаю себя такой уж умной… Если бы это было так, я меньше страдала бы в прошлом. Увы! Я слишком часто верила разного рода похвалам.
Я покачал головой, показывая затруднение. Я уже исчерпал все мои запасы комплиментов. И тут Энджи начала задавать мне прямые вопросы, попадая точно в цель.
— Вы действительно хотели бы остаться в Калифорнии?
— В Калифорнии или на восточном побережье. Разницы нет. Но не надо больше думать об этом, Энджи. Я принял приглашение Роя не для того, чтобы найти работу, а в Лас-Вегас прилетел вовсе не за тем, чтобы уговорить владелицу компании нанять меня. Не будем портить эти минуты удовольствия.
— Рой говорил мне о ваших дипломах, о вас…
Я решил пойти на риск и сказал:
— Может быть, сменим тему?
Постоянно расспрашивая меня, Энджи ужасно затягивала ужин. Люди, которые пришли вместе с нами, уже покинули ресторан, а те, кому пришлось ждать на террасе, вошли в зал и расселись за вновь накрытые столы.
— У вас во Франции осталась семья, — продолжила она — Дядя, не правда ли?
Кэти, видно, рассказала ей мои истории. Надо было придумывать дальше.
— Да. Если он не проиграет однажды все деньги в Монте-Карло, я унаследую от него приличное состояние.
— Расскажите о вашей матери. Если я правильно поняла, у ее родителей в Германии были заводы, не так ли?
Рой хорошо ее проинформировал. Я сделал небольшой жест, который казался мне непринужденным и элегантным.
— С этим все кончено. Не стоит ворошить пепел прошлого. Эти заводы были стерты с лица земли американцами. Такова история.
— Вы часто ездите в Германию?
— Нет. Вообще не езжу
— И вам никогда не хотелось докопаться до ваших немецких корней? — спросила она почти с раздражением.
— Нет. Я избегаю тех, кто выжил, людей из поколения моей матери. Они говорят только о войне… Это очень скучно.
У войны была покладистая спина. Она была полезна, эта война. Кто посмеет поставить под сомнение результаты бомбардировок? Я слегка подправил историю:
— Замок родителей моей матери в конце войны представлял собой лишь груду развалин. И чем меньше мне об этом напоминают, тем лучше я себя чувствую.
— Эрик, это несправедливо, не отрекайтесь от них. Они не виноваты в жестокости истории.
— Да вовсе и не отрекаюсь. Доказательством этому служит то, что я о них говорю.
Как мне надоело анализировать состояние моей души и импровизировать в зависимости от необходимости каждого момента! Ужин закончился. А не свить ли мне венок из водорослей и не надеть ли его на шею? Мне уже надоели этот шикарный ресторан, эта невозмутимая гейша, мне надоела Энджи, ее экспресс-анализы и определения.
— Рой, должно быть, рассказал вам… мой первый брак был неудачным, а второй обернулся драмой. Вы знаете об этом?
Я подавил тяжелый вздох. Теперь начнем копаться в ее прошлом. Я не попался в ловушку:
— Рой был занят турниром, а я не любопытен. Единственное, в чем я убежден относительно вас, так это в том, что вы великолепны!