— Замечательный ресторан. Благодарю за то, что вы меня сюда пригласили… Я был бы счастлив…
Он замолчал. «Ну, давай же, дружок, пригласи меня отобедать в отель «Беверли-Хиллз», и я приеду всего лишь на один обед. Да, пусть мне придется задушить старого Жана, чтобы купить билет экономического класса до Лос-Анджелеса и обратно».
Эта маленькая пауза пошла нам обоим на пользу.
— Эрик… Ведь вас зовут Эрик, не так ли?
— Да.
— Скажите, зачем вы меня сюда пригласили?
Я улыбнулся:
— Чтобы получше вас узнать. Ваша компания высоко котируется и занимает важное место в мире химического производства. Вы мне показались симпатичным человеком там, в «Крийоне».
— Это меня радует, — сказал он.
И доверительно добавил:
— Все меня постоянно о чем-то просят.
Я сочувственно ответил:
— Вы, очевидно, перегружены работой. Что за жизнь!
— Сохранить наследство еще тяжелее, чем это может показаться, — сказал он, — Мой отец создал компанию сорок лет тому назад и построил наши заводы на земле, которую мой дед когда-то приобрел неподалеку от Лос-Анджелеса. Я — Харт Третий.
Меня снедала ревность. Я возмутился бы, если бы хулили Францию или обвиняли Германию, но как европеец чувствовал себя униженным. Для него я был чем-то вроде муравья. А выскочка-муравей никому не интересен.
— Видите ли, я обожаю обе мои родные страны, — сказал я — И Францию, и Германию, но меня приводит в уныние старение Европы.
— По некоторым прогнозам, в 1992 году все улучшится, — сказал он.
Мне захотелось крикнуть ему, что я хочу вырваться отсюда и начать новую жизнь в другом месте, у него! Но я заявил с ярко выраженным самолюбием бедного родственника:
— В 1992 году мы станем экономически более сильными.
Он рассеянно оглядел зал:
— Все возможно. Объединенная Европа могла бы стать могущественной, если бы ее не раздирали проблемы разных языков… Мне нужно подобрать здесь кого-нибудь для руководства нашим филиалом в Гамбурге и…
Я прервал его:
— Вот как? Интересно! А я уже говорил вам, что владею тремя языками?
— И говорите на немецком так же, как на английском?
— Точно так.
Он сразу же дал задний ход:
— Немцы такие странные, быстрые и медлительные одновременно. Думаю, что лучше найти кого-нибудь из коренных немцев. Из-за проблем с иммигрантами они не очень любят иностранцев. Во Франции с этим еще сложнее, вы все кажетесь такими занятыми, когда к вам обращаются. За редким исключением. Вас часто посылают «за розами». Меня удивило это выражение.
Я постарался уменьшить нараставшее напряжение и не попасть в категории «вы» и «все вы».
— Думаю, это — всего лишь вопрос отношения, старая особенность считать себя хозяевами и терзаться в приступах самоудовлетворения. Но это пройдет…
— А! — произнес он, — Я рад за вас.
Он положил порцию стейка «тартар» на кусочек хлеба. Таким образом у него получился гамбургер с сырым фаршем.
— Я рад за вас — снова сказал он. — Француз, так прекрасно владеющий английским языком, имеющий столь котирующиеся дипломы Оксфорда… и прекрасный старый город…
Мне захотелось расплакаться, как ребенку. Я уже не был красавчиком, у меня ничего не получилось. Я зря пригласил его сюда.
Я заказал на десерт то же, что и он, — шарлотку с шоколадом. Ложка Роя звякала о тарелку. Он поднял бокал и пожелал мне удачи. Америка удалялась от меня со скоростью звука. Всего полтора часа, включая кофе, и я снова вынужден окунуться в сумерки повседневной жизни. «Дорогой мой, ничто не может заменить доброе французское чувство реальности, ваши дипломы Оксфорда дорогого стоят, но… намного важнее инстинкт, нюх, нос…» Мне оставалось сгореть вместе со своим пергаментом. Обед закончился, Харт собрался уходить, но, насколько мог, я продолжал цепляться за него, словно проститутка на опушке Булонского леса, показывающая при свете фар, что под пальто у нее нет никакой одежды.
Я предпринял последнюю попытку пробудить интерес к себе. И решил просто-напросто врать самым наглым образом.
— Я скоро буду отдыхать целый год. Поеду путешествовать.
Он изобразил на лице вежливость:
— А как же компания будет обходиться без вас?
— Незаменимых людей нет, а это предусмотрено моим контрактом с фирмой. Я им все-таки нужен.
Вдруг мне пришла мысль посмеяться над самим собой, и я добавил:
— Этот год я посвящу размышлениям и теннису.
— Теннису?
Лицо его просветлело, он улыбнулся и потер нос.
— Вы сказали — теннису?
— Ну да.
— Вы хорошо играете?
— Был чемпионом среди юниоров, а позже и среди взрослых.
В детстве я подавал теннисные мячи… Я был крепкого телосложения и хорошо себя зарекомендовал. Один тренер заинтересовался мной и дал несколько бесплатных уроков, чтобы не терять форму свою конечно. «Что-то в тебе есть, — повторял он, — Был бы ты в Америке или в Германии, мой мальчик, для тебя нашлись бы спонсоры».
В то время мне уже успели объяснить, что в теннис играют до тридцати лет, а после, стал ты богатым или нет, закрывай лавочку. В годы учебы я жертвовал иногда самым необходимым, чтобы не бросать теннис.
Рой смотрел на меня как коллекционер, откопавший у бедного антиквара картину кисти известного художника. Я сосредоточил свое внимание на таявшей шарлотке. Я мог себе позволить есть все что угодно. На моем животе не было ни грамма жира, одни мускулы, дамы и господа… Не проявив никакого интереса к моим дипломам, Харта Третьего привлекло совсем другое. Я молчал, делая вид, что погружен в собственные мысли. Чтобы заработать деньги на отпуск, мне частенько приходилось подрабатывать тренером по теннису в «Клубе Средиземноморья»[2], прекрасном месте для толстых ляжек и тонких смешков. Я занимался и другими видами спорта, кроме гольфа. Мне претило начинать в качестве кадди. Прислужничество какому-то придурку, родившемуся в богатой колыбельке, сделало бы меня революционером.
Рой произнес наконец спасительную фразу:
— Приезжайте-ка ко мне в Калифорнию. Я основал частный клуб, члены которого в основном мои друзья. Раз в два года мы проводим соревнования после двух недель совместных тренировок.
У меня голова пошла кругом. Теннисный клуб? Группа мужчин и женщин одного круга, промышленники, их жены и незамужние женщины тоже… Попытаться жениться на американке… Получить грин-карту, работу и когда-нибудь право принятия решения на настоящем международном предприятии. Верх желаемого!
— Ну, и что вы думаете по поводу моего предложения?
Он явно нервничал. Малыш, конечно же, да. Моя удача приняла форму теннисной ракетки. Но не надо проявлять излишнюю поспешность, показывать радость.
— Неплохая мысль…
— У вас есть какие-то конкретные планы на следующий месяц? — настаивал он.
— Нет. Я люблю импровизировать… Не буду от вас скрывать, что я уже подумывал поехать в США. Отдохнуть, повидаться с друзьями, подышать воздухом континента, который давно меня влечет…
У вас есть друзья в Калифорнии?
— Большинство моих знакомых живут на восточном побережье. Но у меня сохранились приятные воспоминания о Западе, о Кармеле…
— Тогда приезжайте, — сказал он, — Если вы любите американцев, уверен, этот опыт общения вам понравится.
Он что, принимал меня за заблудшую овечку? Я произнес высокомерным тоном:
— Опыт? При чем тут опыт? Я много месяцев жил в США и часто приглашаю к себе во Францию моих американских друзей.
Я не позволял ему видеть во мне некоего новообращенного в его веру, который дрожит от удовольствия быть принятым в их общество. И тем более не стал ему говорить, что знал его круг в качестве прислуги. Я изобразил на лице кислую мину:
— Полагаете, что мысль объединить ваше предложение с теннисом нормально? Я не тренер и не расположен играть по несколько часов в день.
2
Самый известный и пафосный клуб на Лазурном Берегу, резиденция европейского гламура и FACHION TV.