— Они, по крайней мере, счастливы…
— Кто?
— Животные, природа. Вода — это жизнь, ты этого не знаешь, несчастный загрязненный дурак…
Ненависть, которую я испытывал, была похожа на опьянение.
— Энни?
Я сам едва себя слышал.
— Да.
— Хочу тебя предупредить. Я больше не желаю слышать ни единого замечания. Меня больше нет, ясно? Я похож на человека, но таковым не являюсь. Я зомби. В твоих интересах больше не провоцировать меня.
Она вышла из комнаты.
Рано утром следующего дня Ахмед проводил нас до самой взлетно-посадочной полосы. Там нас уже ждал Тед. Из самолета мы помахали на прощание Кении. Энни схватила меня за руку:
— Прости, Эрик, прости, пожалуйста. Мне так грустно, я жалею о том, что сказала тебе гадости.
— Повесь трубку, дома никого нет.
Она умолкла.
Спустя полтора часа лета мы приземлились неподалеку от «Маунт Кения Сафари Клаб», последнего этапа этого адского путешествия.
27
На посадочной полосе «Маунт Кения Сафари Клаб» мы попрощались с Тедом, который улетал в Найроби. Я пообещал, что вечером «моя жена» позвонит архитектору мистеру Коллинзу. Тед сказал, что на следующий день к нам сюда приедет один из его коллег и будет в нашем полном распоряжении.
Вещи за несколько минут были перегружены в джип, мы подъехали по ухабистой дороге к главному входу, перед которым стояла каменная тумба с надписью:
ЗДЕСЬ ПРОХОДИТ ЛИНИЯ ЭКВАТОРА
В тишине отеля прогуливалась разношерстная толпа. Афиши расхваливали различные экскурсии. На ресепшене служащий записал время нашего прибытия и повел в номер по длинной галерее, пол которой был накрыт восточным ковром, а стены увешаны африканскими масками. Справа находилась столовая с выходом на террасу. Яркий свет с улицы ослепил меня, и мне показалось, что мимо промелькнул чей-то силуэт. Я вздрогнул.
— Что с тобой? — спросила Энни.
Женщина, которую я увидел со спины, удалилась и растаяла на горизонте.
— Пошли, Эрик?
Комната оказалась очень красивой, в ней был уголок-салон и камин. За окном была терраса и главное украшение — вид на гору Кения.
Энни вышла на террасу и стала любоваться пейзажем. Мне стало ее жаль.
Когда носильщик ушел, я обнял ее. Она дрожала. Может быть, мне надо было уехать с ней на край света? В Австралию?..
— О чем ты думаешь?
— О нас, о будущем.
— Будущего не будет, — сказала она. — Я это чувствую.
Она подставила мне губы для поцелуя. Я поцеловал ее, смертельно испуганную.
— Эрик, прежде, чем мы расстанемся…
Я прервал ее:
— Ну, это еще не скоро. Поживем здесь, потом в Нью-Йорке. Путешествие еще не закончено…
— Закончено, — сказала она — В голове все давно закончено.
Я нежно оттолкнул ее от себя.
— Там, — сказала она, — в этом прекрасном доме, ты мне обещал…
— Что?
— Организовать встречу с твоей женой.
— Она состоится.
— Эрик?
— Да.
— Знаешь что?
— Нет.
— Если придется выбирать…
— Выбирать между чем и чем?
— Между тобой и твоей женой.
— Тогда?
— Я снова говорю тебе: я бы выбрала твою жену.
— Спасибо.
— Пойми меня правильно, если бы это была цена за жизнь в Африке в этом прекрасном доме, я бы предпочла жить в Африке с ней, чем в Лос-Анджелесе с тобой.
Она честно выдержала мой взгляд. Она надела на себя выражение жертвы, которое женщины меняют, как шляпки. Она уже страдала, совершив «героический» поступок, она была счастлива при мысли об этом самоотречении, но никто от нее этого и не требовал.
Я не выносил проявления любви, исповеди, так называемые драматические моменты были мне отвратительны. Очутившись в номере, я хотел только одного — погреться в ванной и лечь в кровать. Я стал молча готовиться к этому, прошел в ванную комнату и включил воду.
— Ты хочешь принять ванну прямо сейчас? Мы не спустимся вниз?
— Иди одна, пообедай!
— Одна?
— Там много людей.
— А ты?
— Мне достаточно чая.
Я ушел в ванную комнату, посмотрел, как набирается вода. Я лег в нее и погрузился до самого подбородка. Я надеялся, что Энни уйдет, что у нее лопнет терпение.
Она сказала:
— Ты все еще плохо себя чувствуешь?
Я не ответил. Обернув тело махровым полотенцем, вернулся в комнату и сказал:
— Я — здоровый идиот, подхвативший какую-то африканскую заразу. Это может случиться с кем угодно. Перестань меня разбирать по косточкам, черт подери!
— Почему ты называешь себя идиотом? — спросила она с приводящей в отчаяние нежностью.
— Потому что я идиот, сердитый идиот, этого достаточно?
Я весь дрожал, с головы до ног. Какую еще заразу я подхватил! Какие мускулистые и смелые вирусы смогли переварить антибиотики врача из Найроби и, окрепнув и набравшись сил, снова напали на меня? А может быть, меня лишила сил моя прогнившая совесть? Я приписал мурашки психосоматическому расстройству, меня это устраивало, эта зараза была в моде. Энни протянула мне стакан.
— Выпей. Я попросила у дежурной по этажу принести чаю.
Я лег в постель. Она села на одеяло и снова обратилась ко мне:
— Тебе просто не везет. Такое прекрасное путешествие, а ты заболел! Все равно, для тебя это не так серьезно, ты сможешь еще вернуться сюда.
Она пожала плечами:
— А вот я — другое дело. Надо будет, чтобы твоя жена взяла меня на работу.
Она была обижена и грустна.
Вскоре коридорный принес чай. Он аккуратно поставил поднос на низкий столик перед камином. С ним пришел слуга, чтобы зажечь в камине огонь. Шорох бумаги, чирканье спичек, легкий запах дыма, а потом слабое потрескивание дров, охваченных первыми языками пламени. Господи, как я был несчастен в этой спокойной обстановке!
Проклиная свою болезнь, я наблюдал за хождениями Энни, а потом, очевидно, заснул. Когда я открыл глаза, Энни закрыла двойные шторы и включила лампы.
— Энни…
— Да…
— Который час?
— Скоро будет восемь. Ты проспал всю вторую половину дня. Заказать тебе ужин в номер?
— Что-нибудь легкое, если ты останешься со мной.
— Я не останусь. Мы здесь пробудем только один вечер, и я хочу этим воспользоваться, место просто великолепное. На твоем месте я бы оделась и спустилась вниз…
— У меня нет ни малейшего желания видеть людей…
— Тогда оставайся.
Она оделась для ужина, наложила макияж и надела платье зеленовато-желтого цвета. Бросив мне «Чао», она ушла.
Я должен был приехать в Нью-Йорк и избежать разговоров. Там я «потеряю» Энни. Надо будет пережить эти часы. Я поискал снотворное, проглотил две капсулы этого дерьма. Сон был очень неспокойным, я путался в объяснениях. Потом, не знаю, спустя сколько времени, я резко проснулся. Вглядываясь в темноту, я ощупал кровать рядом с собой. Энни уже спала. Я уже знал, что собрался совершить ошибку, старался удержаться от этого, остановиться, но кто-то более сильный, мое другое «я», приказывал мне сделать это. Я включил ночник, склонился над Энни, которая спала глубоким сном. Легонько потряс ее, погладил плечо. Наконец она открыла глаза.
— Что с тобой? Вызвать врача?
Она терла глаза и нос.
— Энни…
— Ну, что?
Она приподнялась на локтях и убрала прядь волос со лба:
— Что?
— Энни…
Поддаться безумному соблазну поделиться тайной, отчаянно попытаться найти убежище. Запах спящей Энни, ее влажной кожи и постоянно ощущаемый аромат духов… Смогу ли я…
— Энни…
Я лег рядом с ней.
— Энни, я убил свою жену…
— О, Эрик, замолчи. Мне надоели твои кошмары.