Это право распоряжения общинными владениями было чертой, общей и для эмира Кано и для деревенского старшины. И оно начало приобретать особенное значение в колониальную эпоху, когда в силу многих причин обострился земельный голод. В большей степени, чем политическая власть, сразу же ущемленная или ликвидированная в ходе колониального захвата, эта власть над землей временами оказывалась источником богатства и нового престижа давней знати.
Возможности в этой области появились у вождей в результате возникновения массовых миграций крестьянства.
Конечно, и доколониальная Африка знала переселения крупных племенных союзов в новые районы. Эти перекочевки, часто сопровождавшиеся войнами, были обычно обусловлены демографическими причинами и ничего не изменяли в характере землевладения в местах нового расселения.
Напротив, у миграций колониальной эпохи причиной была погоня за заработком, который давал бы возможность уплатить налоги и спасти семью от нищеты. Точками притяжения таких миграционных потоков оказывались районы выращивания так называемых доходных культур — кофе, какао или бананов.
Таким районом в Гане долгое время был край, населенный народом из группы акан — фанти. Эта холмистая страна, в недрах которой золото соседствовало с алмазами, бокситы с марганцем и железными рудами, первой начала расчищать леса под посадки шоколадного дерева. Экспорт какао-бобов из этих мест увеличивался стремительно, и столь же быстро разбухал приток мигрантов.
Переселенцы перебирались сюда из районов, климат и почвы которых не позволяли создавать плантации шоколадного дерева. Сначала их встречали гостеприимно, выделяли землю за чисто символическую плату, но вскоре атмосфера вокруг пришельцев начала сгущаться.
— От нас постоянно требовали, чтобы мы увеличивали денежные платежи вождю принявшей нас общины, — рассказывал мне старик крестьянин, еще в довоенные годы перебравшийся в эти места. По его мнению, это началось после того, как крестьяне-фанти сами поддались «шоколадной лихорадке».
— Они добивались, чтобы вождь отобрал у нас землю, — говорил старик. — Они заявляли, что это «их» земля. Но вождь получал от нас деньги…
Тысячи переселенцев создали богатство края фанти. Обычно они жили маленькими деревушками в некотором отдалении от собственно фантийских деревень. Эти «выселки» в два-три дома исчезали за банановыми зарослями, скрывались за сахарным тростником и кукурузными посадками. Однако кое-где с годами сложились целые мигрантские городки. На дороге из Аккры в Кумаси их было несколько.
Старшины деревень эксплуатировали, конечно, не только пришлое население. Они поправляли собственные дела и за счет коренных жителей подвластных нм общин. Старые традиции обязывали крестьян помогать вождю и трудом и различными подношениями, и знать пыталась использовать этот древний обычай к своей выгоде. Правда, часто нищала и она.
Некоторые вожди также испытывали на себе мертвящее воздействие колониализма. В свое время французская администрация превратила их в чиновников низшего ранга, не имеющих в глазах населения ни малейшего реального престижа. Используя остатки былых привилегий, прибегая к произволу, они безжалостно грабили подопечных крестьян. В большинстве случаев час их конца пробил вместе с независимостью, когда народное возмущение побудило многие африканские правительства осуществить оздоровлявшие обстановку административные реформы.
Несколько иным было положение в бывших английских колониях, особенно в Западной Африке. В отличие от французской администрации английские колониальные власти, осуществляя так называемое косвенное управление, превратили племенную верхушку в опору своей власти; в ней они разглядели возможный барьер на пути сил социального обновления.
В Ифе, древнейшем городе западнонигерийских йоруба, мне довелось наблюдать, как маршируют полицейские местного верховного вождя. Это были рослые парни в черных френчах и шортах, с тяжелыми деревянными дубинками у пояса. Они безупречно выполняли команды старшины, и вождь мог быть ими доволен. Пока его авторитет находился под их охраной, ему нечего было опасаться.
Верховный вождь распоряжался так называемой туземной полицией, был судьей, наконец, религиозным лидером. Отчасти поэтому его власть выглядела столь устойчивой. Даже демократически настроенные нигерийцы иной раз высказывали недоумение, спрашивая, какую же политику следовало проводить по отношению к вождям и знати, тем более, что среди «племенной» аристократии были люди передовых взглядов.