…У африканских рынков есть своя иерархия. На нижней ступени лестницы находится маленький придорожный базарчик, который я видел в Западной Нигерии, примерно в ста километрах от Абеокуты. Несколько женщин сидели рядом на низких деревянных скамеечках перед мисками с арахисом, орехами кола, апельсинами, коробками сигарет.
Некоторые рынки собирались только по определенным дням недели, другие работали постоянно. В Лагосе существовал ночной рынок, где покупатель при свете тысяч коптилок мог поесть, купить рубашку или сандалии, напиться. Имелись рынки специализированные, торгующие, скажем, только рыбой или орехами кола, и существовали громадные базары, странные прообразы универсальных магазинов европейских столиц.
Такой рынок я запомнил в Яунде. Его ряды были забиты яркими тканями, сверкающей эмалированной посудой, всевозможными бытовыми предметами. Штабеля бананов соседствовали с грудами ананасов и кокосовых орехов. Тяжелый запах сушеной рыбы смешивался со сладким ароматом фруктов.
Полными хозяевами здесь были бамилеке, предприимчивые, энергичные торговцы из самой крупной этнической группы Южного Камеруна. Мне рассказывали, что они держали в руках торговлю между югом и севером страны. Им принадлежали грузовички, на которых они транспортировали хлопок из северных районов к морю, а орехи кола, промышленные товары — в северные деревни. Они же под ростовщический процент ссужали крестьян деньгами, обеспечивая себе за бесценок будущий урожай с их крохотных хлопковых полей.
Невидимая паутина торговых связей опутывала всю страну. Однако совершенно независимые предприниматели были редкостью. Обычно африканский торговец служил как бы присоском щупальца, протянувшегося от колоссальных западноевропейских и американских компаний к африканской деревне. Благополучие такого коммерсанта зависело от согласия компании предоставить ему кредит, ссудить необходимыми товарами, поддержать в борьбе с конкурентом.
Лавка такого торговца почти не отличалась от крестьянского жилища. Глинобитный пол, окна без стекол, раскаленная железная крыша — здесь он принимал покупателей, здесь он и жил. Если бы не эта способность смиряться с самыми тяжкими условиями, торговец не был бы нужен западным компаниям, но характерно, что, даже разбогатев, он часто продолжал жить в предельно спартанской обстановке. Он оставался верен образу жизни своего детства.
А некоторым удавалось разбогатеть! Им помогали и терпение, и ловкость, и организованность. Они были хорошо осведомлены о ценах на разных рынках. В каждом крупном городе существовали своеобразные биржи, где торговцы могли рассчитывать на самую подробную информацию. Создавались ими и кредитные организации, позволяющие не прибегать к займам у европейских фирм.
В конечном счете некоторые торговцы сколачивали очень большие состояния. Деньги ими вкладывались в землю и дома, в золото и драгоценности. Щедро тратились они и на то, чтобы дать хорошее образование детям.
В конторах западных компаний не любили африканских дельцов. У них была дурная репутация людей ненадежных, без чувства ответственности. Ее подтверждали десятки историй о невозвращенных кредитах, об исчезнувших бесследно должниках, о стремительных банкротствах.
Меня всегда поражало в африканских бизнесменах другое — способность продолжать дело среди всеобщей нищеты, где невозможным казалось заработать и грош, потому что этого гроша никто не имел. Я знал одного из них — мелкого торговца тканями. Он не удовлетворялся тем, что дневал и ночевал в лавке. С кусками ткани, переброшенными через плечо, он обходил деревни, заходя в дома, торгуясь за каждый пенс с крестьянками. Его выручала эта нетребовательность к бытовым условиям, готовность удовлетворяться самым ничтожным доходом.
У многих мелких африканских предпринимателей я часто наблюдал эти качества: терпение и настойчивость, умение использовать любой шанс при основательной неразборчивости в средствах, острое чувство соперничества при привычках солидарности и взаимопомощи, причем обычно эти свойства сопровождались острым умом, наделенным силой и изворотливостью.
На мой взгляд, успех этих людей вытекал из их кровных связей с крестьянством. Деревня формировала их из тех, кто не хотел примириться с монотонностью однообразного существования, ценил независимость и свободу, обладал чувством инициативы. Они прекрасно знали свой мир — до мельчайших обычаев каждой деревни, до индивидуальных вкусов. Им поэтому было сравнительно легко действовать там, где европеец был бы совершенно беспомощен.