— А что-нибудь о ее жизни, о ее пристрастиях? Если она приходит к тебе, значит, любит женщин. Она что — только лесбиянка, ты не знаешь?
— Да нет же. В первую ночь, которую она пробыла здесь, она привела с собою любовника, и, клянусь, он доставил ей удовольствие, это было видно. Однако это не помешало ей вернуться, и уже одной. Значит, я ей тоже пришлась по вкусу! И она обещала подарить мне третью ночь.
— Ты знаешь других ее подружек в садах?
— Да, одну женщину из ее страны, бедняжку Кимерис.
— Где она живет? Я хочу ее видеть.
— Вот уже год она живет в лесу. Она продала свой дом. Но я знаю, где ее нора. Если хочешь, могу проводить тебя туда.
Деметриос проворно завязал кожаные ремешки сандалий на хрупких лодыжках Мелитты. Затем он подал ей хитон, который она просто перебросила через руку, и они спешно вышли.
Шли долго. Парк был огромен. То там, то тут под деревьями возникали женские фигуры, называя свои имена и распахивая одежды. Некоторых Мелитта знала и на ходу обменивалась с ними поцелуями. Проходя мимо какого-то заброшенного алтаря, сорвала в траве три цветка и возложила их на камень.
Ночь еще не наступила. В воздухе медленно таял последний отблеск долгого летнего дня. Бледные звезды были почти не видны на еще светлом небе, ветви деревьев казались мутными тенями.
— Вот тебе и на, — вдруг сказала Мелитта. — Мама! Это мама.
К ним медленно приближалась женщина, облаченная накидкой в голубую полоску. Увидев девочку, она подбежала, схватила ее в объятия и расцеловала.
— Девочка моя милая! Куда ты идешь?
— Этот человек хочет видеть Кимерис, и я провожаю его. А ты вышла прогуляться, мамочка?
— Корина родила. Я навещала ее.
— Кто же у нее? Мальчик?
— Нет, девочки-двойняшки. Розовые, как восковые куколки. Сходи к ней, проведай.
— Какая прелесть! Две маленькие куртизаночки. Как их назвали?
— Она назвала обеих Паникис, потому что они родились накануне праздника Афродиты. Это хорошее предзнаменование. Они будут красавицами.
Мать опустила ребенка на землю и обратилась к Деметриосу:
— Ну и как вам моя дочурка? Не правда ли, хороша?
— Вы можете ею гордиться, — ответил Деметриос ласково.
— Поцелуй маму! — велела Мелитта.
Он покорно поцеловал Питиас меж грудей, а она его — в губы, и они расстались. Деметриос с девочкой прошли несколько шагов, и Мелитта наконец сказала:
— Это здесь.
Кимерис сидела на крошечной полянке меж двух деревьев, росших над ручейком. Она подстелила под себя какую-то красную ветошь, которая служила ей одеждою днем и постелью ночью, когда к ней приходил мужчина. Деметриос с интересом рассматривал куртизанку. У нее был лихорадочный взгляд, свойственный этому типу худощавых брюнеток, тщедушное тело которых, кажется, вечно пылает на вечном костре наслаждения. Ее чувственные губы, страстное выражение лица, томные бледные веки производили двойственное впечатление: эротической неутомимости и морального истощения. Ее округлые бедра были словно нарочно созданы для того, чтобы неустанно принимать мужчин. Но одна богиня знала, почему Кимерис вдруг без сожаления продала дом, продала все свои вещи, от платьев до гребней и щипчиков для удаления волос, и почему она теперь сидела на кучке лохмотьев нагая, нежась под ласками стеблей трав и низко спускающихся ветвей, которые, обнимая ее, придавали всей ее затаившейся фигуре дикий и бесстыдный облик... Огромный козел был рядом привязан к дереву золотой цепью, которая, наверное, прежде поблескивала на груди его хозяйки.
— Кимерис, — окликнула Мелитта. — Поднимись, дорогая. Тут кое-кто кочет с тобою поговорить.
Еврейка подняла голову, но не двинулась с места. Деметриос приблизился к ней.
— Знаешь ли ты Кризи? — спросил он.
— Да, — глухо прозвучало в ответ.
— Часто видишься с нею?
— Да.
— Можешь рассказать мне о ней?
— Нет.
— Как это нет? Ты не хочешь?
— Нет.
Мелитта искренне удивилась:
— Расскажи ему. Доверься! Он любит ее, он желает ей добра.
— Я сама вижу, что он любит ее, — ответила Кимерис. — Но если он любит ее, значит, желает ей зла. Если он любит ее, я не скажу ничего.
Деметриос едва сдерживал гнев.
— Дай мне твою руку, — вдруг сказала еврейка. — Хочу проверить, не ошиблась ли я.
Она взяла его левую руку и повернула к лунному свету. Мелитта тоже наклонилась над рукою Деметриоса: она не умела читать начертанные на ней линии, но их загадочность и неумолимость судьбы влекли ее.
— Что же видишь? — спросил Деметриос.
— Я вижу... Но должна ли я говорить, что вижу? Нужно ли тебе это? Поверишь ли ты?.. Сначала я вижу счастье — но оно минует. Затем я вижу любовь — но она залита кровью.