Однако у моего сознания другие планы: белые стены медленно превращаются в черные, ковер заливает черная краска, а цветы засыхают, превращаясь в пыль.
Мне нужно только забрать пару вещей – коробку с одеждой и папку из университета, вот и все. Это не займет и пяти минут. Пяти минут недостаточно, чтобы темнота затянула меня обратно.
Прошло уже четыре дня, и я становлюсь все сильнее. С каждой секундой, проведенной без него, становится легче дышать. Возвращение в это место может свести на нет все мои усилия, но я должна справиться, если хочу идти вперед без оглядки на прошлое. Я собираюсь в Нью-Йорк.
Возьму перерыв на лето, как и хотела, и отправлюсь знакомиться с городом, который станет моим домом самое меньшее на несколько лет. Оказавшись в Нью-Йорке, я не смогу уехать, пока не окончу университет. Еще один перевод в личном деле не пойдет мне на пользу, поэтому нужно будет остаться на новом месте до конца учебы. И этим местом будет Нью-Йорк. Мысли о переезде немного пугают, да и мама расстроится. Но решать не ей, а мне, и я в кои-то веки думаю только о том, что нужно для меня самой и моего будущего. К тому времени, как отец выйдет из реабилитационной клиники, я уже освоюсь и буду рада, если он сможет приехать и навестить нас с Лиамом.
Я начинаю паниковать, думая о том, что почти не подготовилась к переезду, но Лиам обещал помочь утрясти все детали. Последние два дня мы подавали заявление за заявлением на грант. Кен набросал и прислал черновой вариант рекомендательного письма, а Карен помогала искать мне по Интернету временную работу. София тоже забегала каждый день: рассказывала о самых интересных местах и предупреждала об опасностях, подстерегающих в таком большом городе. Она была так любезна, что даже пообещала поговорить со своим начальником, чтобы устроить меня в ресторан, где собиралась работать сама.
Кен, Карен и Лиамом советовали просто перевестись в новый филиал «Вэнс», который должен открыться через несколько месяцев. Жить в Нью-Йорке, не работая, невозможно, впрочем, как и устроиться на оплачиваемую стажировку без диплома университета. Я еще не разговаривала с Кимберли по поводу переезда, но у нее сейчас и так дел по горло, и они только что вернулись из Лондона. Мы практически не общаемся, лишь пару раз обменялись сообщениями, но она заверяет, что позвонит, как только все утрясется.
Я вставляю ключ в замочную скважину нашей квартиры, и меня словно осеняет: мне ненавистно это место с тех пор, как я побывала здесь в последний раз. Трудно поверить, что когда-то я его так любила. Войдя, я вижу, что в гостиной горит свет. Как же это в его стиле: не выключить свет перед поездкой в другую страну.
Однако прошла всего неделя. Время – сложная штука, когда живешь как в аду.
Я сразу прохожу в спальню, к шкафу, чтобы забрать папку, за которой пришла. Нет смысла задерживаться здесь дольше, чем необходимо. Папки не оказывается на полке, где я ее оставила, поэтому приходится начать поиски среди вещей Гарри. Наверное, он закинул папку в шкаф, когда делал уборку.
На верхней полке до сих пор стоит та старая обувная коробка, и мое любопытство берет верх. Я дотягиваюсь до нее, спускаю на пол и сажусь рядом, скрестив ноги. Снимаю крышку и заглядываю внутрь. В коробке стопка листков, исписанных его почерком с обеих сторон. Я замечаю, что некоторые распечатаны на принтере, и выбираю одну, чтобы прочесть.
«Вы разрываете мне сердце. Отчаяние и надежда сменяют друг друга. Мне больно знать, что я потерял Ваше расположение. Вы в сердце моем, и я думаю о Вас даже больше, чем восемь с половиной лет. Не говорите, что мы, мужчины, забываем скорее, что наша любовь скорее гибнет. Я никого не любил, кроме Вас» [2 - Джейн Остин. Доводы рассудка.].
Я сразу узнаю слова из романа Остин. Читаю цитату за цитатой, ложь за ложью, пока не добираюсь до страниц, написанных от руки.
«Тогда, на пятый день, на мои плечи опустился неподъемный груз – постоянное напоминание о том, что я натворил и, скорее всего, потерял. Нужно было позвонить ей в тот день вместо того, чтобы пялиться на ее фотографии. Смотрела ли она на мои? Тогда у нее было только одно мое фото, и я поймал себя на мысли, что нужно было позволять ей фотографировать меня чаще. Какая ирония. На пятый день я швырнул телефон об стену в надежде разбить его, но треснул только экран. На пятый день я жаждал, чтобы она позвонила. Если бы она тогда позвонила, все было бы в порядке. Мы оба попросили бы прощения, и я бы вернулся домой».
Когда я перечитываю абзац во второй раз, на глаза наворачиваются слезы.
Зачем себя мучить? Должно быть, он написал это очень давно, сразу после того, как вернулся из Лондона в прошлый раз. С тех пор он изменил свое мнение на противоположное и ничего не хочет от меня, а я наконец смирилась. Я вынуждена смириться. Прочитаю еще один абзац и закрою коробку. Только один, обещаю.
«На шестой день я проснулся с опухшими красными глазами. Поверить не могу, что так сорвался прошлой ночью. Груз на моих плечах стал еще тяжелее, и я вообще с трудом различаю, что передо мной. Почему я такой идиот? Почему продолжал так плохо обращаться с ней? Она первая, кто увидел меня таким, какой я есть, разглядел настоящего меня, а я с ней так поступил. Обвиняю ее во всех грехах, хотя виноват только сам. Только я сам, даже когда не делал ничего плохого. Я был груб с ней, когда она пыталась поговорить со мной о проблемах, кричал на нее, когда она пыталась выбить из меня все мое дерьмо, и часто лгал. Она простила меня за все, как и всегда. Я всегда могу на это рассчитывать, может, поэтому так и поступал – потому что знал, что могу. На шестой день я ботинком раздавил телефон».
Все. Не могу читать дальше: силы, которые я кое-как скопила после того, как вернулась из Лондона, тают с каждым словом. Я сую листы обратно в коробку и захлопываю крышку. Незваные слезы предательски застилают глаза, и мне не терпится сбежать отсюда. Лучше позвоню в офис университета и попрошу сделать копии документов, чем проведу в этой квартире еще хотя бы минуту.
Я оставляю коробку на полу шкафа и иду по коридору в ванную, чтобы поправить макияж перед тем, как спуститься к Лиаму. Толкнув дверь, включаю свет и вскрикиваю от неожиданности, когда наступаю на что-то.
Вернее, на кого-то…
В жилах стынет кровь, и я пытаюсь разглядеть тело на полу. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле.
«Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы это был…»
Я приглядываюсь и понимаю, что моя молитва наполовину услышана. У моих ног на полу ванной лежит не тот парень, который меня бросил.
Это мой отец. Из его руки торчит игла, на лице ни кровинки. А значит, мои кошмары наполовину сбылись.
========== Глава 20 ==========
Гарри
Объемное стекло закреплено на переносице доктора, который меня осматривал. Он, должно быть, до сих пор злится, что я вырвал дверную ручку, когда он блять в десятый раз спросил:
-Вы уверены, что сломали руку об стену? - я знаю, что он думает, и он может идти к черту.
-У вас трещина кости, - сообщает он мне.
-По-английски, пожалуйста, - бормочу я.
Я успокоился, но все равно меня бесит его допрос и жестокий взгляд. Работая в такой оживленной клине в Лондоне, он, конечно же, встречался со случаями похуже моего, но он все равно пялится на меня при каждом удобном моменте..
-Сломаанаа, -говорит он протяжно. – Ваша рука сломана, и вам будет нужно походить с гипсом пару недель. Я дам вам рекомендации, как справиться с болью, но вам надо будет подождать… ждать пока кость вновь не срастется.
Я не знаю, что звучит смехотворней, идея о том, что я должен носить гипс или то, что он думает, что мне нужна помощь, чтобы справиться с болью. Фармацевтика ничем мне поможет, ей не справиться с моей болью. Если только у них нет самоотверженной блондинки с серо-голубыми глазами.
Через час моя рука и вс. запястье было покрыто толстым гипсом. Я старался не смеяться над лицом старого дядьки, который спросил меня какого цвета оттенок я бы предпочел. Я помню как будучи совсем ребенком я хотел носить гипс, чтобы друзья подписывались на нем или нарисовали глупые картинки, но к сожалению у меня не было друзей пока я не нашел свое место с Марком и Джеймсом. Эти двое сейчас очень отличаются от тех подростков, которых я помню. Я имею в виду, что Марк все такой же гавнюк, его мозг расплавился от всех этих препаратов. И ничего уже не вернет его. Но изменения обоих парней очевидны. Джеймс помешан на какой-то мед-цыпочке, чего я никак не ожидал. Марк вс. такой же без башенный, живет без цели, не делает никаких выводов, но он стал мягче, более расслабленным, ему просто комфортно жить так, как есть. За последние три года они как то подрастеряли суровость, которую использовали как щит. Я не знаю, что вызвало в них эти изменения, но учитывая мою нынешнюю ситуацию, я это не приветствую. Я ожидал увидеть тех же козлов, что и три года назад, но тех парней уже не найти.