Это, пожалуй, самое важное наблюдение. Неверно думать, будто мышление возникло как развитие каких-то врожденных способностей. Оно — прямой результат обучения. Как справедливо сказал кто-то из зоопсихологов: «Все должны учиться думать — будь то собаки, обезьяны или люди».
Действительно, каждое поколение людей заново учится думать, дети не рождаются «умными», все навыки мышления они приобретают на опыте, благодаря постоянному общению со взрослыми людьми. Хорошо известно, что получается, если ребенок оказывается изолированным от человеческого общества. Трагическая история двух индийских девочек, потерянных в джунглях и вскормленных волчицей, — жестокий пример такой катастрофы.
Оказавшись вне людей, Амала и Камала стали гораздо больше похожи на волчат, а не на детей. По внешнему виду, поведению, разуму это были зверята, совершенно лишенные даже проблесков человеческого сознания и каких бы то ни было навыков человеческого мышления.
Они не признавали никакой одежды, не пили, а лакали воду, ели сырое мясо, до блеска обгладывая сильными челюстями кости, днем забивались в темные углы и спали, а ночью вылезали из укрытия и начинали ползать (передвигались они только на четвереньках) в поисках пищи. Обоняние и слух у них были чисто волчьи, по ночам они часто выли, а если их хотели поймать, кусались. Никакие чисто человеческие занятия, даже игры детей, их не интересовали.
Восемь лет жизни среди волков помешали интеллектуальному развитию детей, обладавших когда-то всеми возможностями стать мыслящими существами. С большим трудом удалось привить им кое-какие навыки человеческого поведения. Восьмилетнюю девочку пришлось учить ходить, говорить и, разумеется, думать. Только через три года начала Камала понимать речь и произносить «да» и «нет». К концу пятого года жизни среди людей она знала всего тридцать слов, по уровню развития приближаясь к полуторадвухгодовалому ребенку. Еще через четыре года Камала, которой было к тому времени семнадцать лет, сравнялась по умственному развитию с детьми пяти-шести лет.
Если ребенок не общается с людьми, он не учится думать и остается на низшем, зверином интеллектуальном рубеже — вот главный вывод, который можно сделать из подобных случаев.
А нельзя ли отсюда же извлечь и обратную теорему: если ребенок развивается нормально, то, видимо, наблюдая последовательные этапы его умственного роста, можно проследить за тем, как звериный разум становится человеческим.
Такие попытки делались.
Исследователи детской психики начали с того, чем кончили зоопсихологи. Они дали ребенку различные «орудия», а за решеткой положили вкусное угощение. Будет ли поведение ребятишек отличаться от обезьяньего?
Оказалось: те же задачи, что и взрослая обезьяна, может решить годовалый младенец. Правда, ему не легко соперничать с обезьяной в подвижности и ловкости, но в мыслительном плане годовалый малыш и обезьяна равны.
Дальше сравнивать, однако, стало труднее. Когда ребенок начинает говорить, происходит столь резкое изменение его уровня мышления, что ни о каком последовательном постепенном переходе от звериного мышления к человеческому не может быть и речи. Это подтверждают и опыты, так сказать, обратные истории с Камалой, когда звериных детенышей, на этот раз нарочно, воспитывали вместе с детьми.
Два с лишним года прожил шимпанзе Иони в семье известного теперь психолога Надежды Николаевны Ладыгиной-Котс на правах ребенка. А обезьянку Вики американские ученые супруги Хейнс взяли в дом, когда ей было всего несколько недель, и воспитывали вплоть до «школьного» возраста. Исследователи старались привить обезьянам человеческий образ жизни: приучить их ходить на двух ногах, носить одежду, есть за столом, спать в постели, наконец, понимать речь и произносить слова.
Внешние навыки человеческого поведения обезьяны копируют, и довольно успешно, а вот говорить и, стало быть, думать по-человечески они так и не научились. Обе попытки в этом смысле потерпели неудачу. «Детские слова, — писала Надежда Николаевна Ладыгина-Котс, — подобны лучам, исходящим от настоящего бриллианта, он, собирая в своем фокусе отовсюду окружающий его рассеянный свет, преломляя его через свои тончайшие грани, направляет в наш глаз каскады ослепительных огней, сила и причудливость игры которых помогают нам судить о качестве природного камня и о тонкости его шлифовки…
Этой причудливой, тонкой, многообразной игры, в особенности игры психических, интеллектуальных сил и способностей, мы не видим, не обнаруживаем у шимпанзе.