иканскую. Забыл? - моргая лукавыми глазами, объяснил свое появление Гринька. Оригинальную зажигалку с обезьяной подарил Василию на прошлой неделе покупатель иностранец. -Приспичило тебе, - проворчал Василий, заводя Гриньку в комнату, - Вон она, на столе... Пиво хочешь? -Хочу, - отозвался тот, чиркая и играя зажигалкой, - Дашь на денёк повыё...ся? -Бери. Василий под неодобрительный взгляд матери вытащил из холодильника две бутылки пива, закрыл в комнату дверь и включил музыку. -Соси, - протянул он бутылку Гриньке. -Могу, - улыбаясь ответил тот, - А дашь? Василий оторопел от такой наглости, а Гринька захохотал, глядя на него блестящими озорными глазами. -Ну, ты и нахал, акселерат!- придя в себя, проговорил Василий. -Не, а правда, меня вчера в метро онанист доставал, - продолжал Гринька, не сводя с него взгляда, - Наклоняется ко мне, молодой человек, говорит, у вас встал... Он нес что-то еще, а Василий вдруг почувствовал, что покрывается холодным потом. -Не, а правда, я бы поехал с ним, если бы он позвал. Чего такого-то? - завершил рассказ Гринька. Василий отхлебнул из бутылки, чувствуя, как зубы стучат о горлышко. Гринька тоже допил пиво и стал ходить по комнате, разглядывая вещи и слегка пританцовывая в такт музыке. -Чего это тут у тебя? - спросил он, нагибаясь перед книжным шкафом и оттопыривая попку. Василий ощутил в теле нервную дрожь. «Сейчас или никогда!»- пронеслось у него в сознании, и он, подойдя сзади, заключил наглого пацана в объятия... Они сделали свои дела прямо поверх покрывала на постели Василия, под непрекращающееся шарканье по коридору ног матери, которая, казалось, прислушивалась к происходящему в комнате, но вряд ли что могла различить за гремящей музыкой. Едва все было кончено, Гринька стал натягивать одежду: -Пойду, а то мать хватится. Я же сказал, что только покурить иду. -Тебе хотелось со мной? - спросил Василий. -Еще как, - усмехнулся Гринька, - считай, с детства. Только не знал как подъехать к тебе... Самое ужасное, что пацан стал караулить возвращение Василия с работы, и тому приходилось каждый раз проявлять изобретательность, чтобы проскользнуть в подъезд незамеченным. Повторять происшедшего он не хотел, и уже на утро горько раскаивался в содеянном. Однако через неделю столкновения избежать не удалось. Отчаявшись подловить Василия на подступах к дому, Гринька засел на ступеньках возле его квартиры. -Ты мне что, зажигалку мне подарил, что ли? - хмуро спросил он, исподлобья глядя на Василия. -Давай, - коротко отозвался тот. -Дома. Зайдешь? Матери нет. -Нет, я устал жутко. Завтра вечером занесешь, - поморщившись, ответил Василий, прекрасно помня о том, что завтра еще днем ему предстоит переезд на новую квартиру... 3. На какое-то время страсть отпустила Василия, но через полгода снова потревожила в лице молоденького практиканта. С Алешей они прониклись симпатией друг к другу с первого же взгляда. Рабочий день пролетел незаметно, и расставаться им не захотелось. После двух выпитых у метро бутылок пива, Василий пригласил нового друга отметить начало трудового пути домой. По пути они запаслись водкой и до полуночи проболтали, укрепляясь во взаимных чувствах. Когда закончилась водка, попробовали от каждой из многочисленных бутылок в серванте, который Василий превратил в бар. Наконец глаза у них начали слипаться, и Василий стал стелить Алеше на диване в кухне. -Ты что это, друга в кухне укладываешь? - начал возмущаться тот, хватая подушку и кладя ее на постель рядом с подушкой Василия - Я буду спать здесь! Тут не обошлось ласками и взаимной мастурбацией, как с Гринькой. Алеша захотел, чтобы они по очереди поимели друг друга по полной... «Вот ты и стал настоящим педерастом», - сказал сам себе, глядя в зеркало, Василий, после того, как проводил рано утром приятеля на работу. Когда они встретились на смене через два дня, Василий общался с Алешей так, как будто не было этой ночи и вообще ничего между ними не произошло. После закрытия магазина он нарочно задержался, чтобы тот ушел домой, но Алеша ждал его, куря с охранником возле двери служебного входа. По пути до метро они, как ни в чем не бывало, болтали о служебных делах, и Василий, невежливо перебивая, пресекал малейшие попытки собеседника заговорить о чем-нибудь другом. На эскалаторе тот, наконец, не выдержал: -Слушай! Мне так твой бар понравился! - слегка паясничая, воскликнул Алеша, - Когда я опять поеду его опустошать? -Не сегодня, - твердо ответил Василий. Алеша потупился, а потом, после небольшой паузы, все в том же тоне продолжил: -Слушай, ты не обижайся на меня! Я как припомню, что с тобой тогда ночью сделал... -Почему - ты? - перебил его Василий, - А я - что? Ничего не смог? Забудь про это, все было прекрасно. Внизу они попрощались и навсегда разъехались в разные стороны, хоть и продолжали видеться на работе. Прошло еще несколько лет. Жизнь Василия текла все так же. По-прежнему возникали различные варианты с женщинами. По своей душевности и любви к людям он очень хорошо находил с ними общий язык. Некоторые принимали его знаки внимания за знаки надежды, что потом заканчивалось слезами. Необходимость постоянно лгать и изворачиваться буквально терзала Василия и омрачала существование. К тому же, стало тяготить одиночество. У его друзей уже подрастали дети, а он ложился в холодную постель, и сжав от обиды губы, погружался в пикантные воспоминания, поскольку только они помогали уснуть. Порой он жалел, что порвал с Алешей, что не дал нового адреса Гриньке, что не поднял глаз на парня, что просунул вчера ему свою ногу между колен в последнем вагоне поезда метро между Площадью Восстания и Гостинкой - всем известным местом знакомств ему подобных. Порой ему казалось, что так бы оно было лучше... Когда Василию перевалило за тридцать, грянула перестройка и все с ней связанное. Была отменена 121-я статья, поток информации хлынул в массы, а газеты запестрели объявлениями «ищу голубого друга». Василий набрался смелости и послал по почте в редакцию рекламы «Все для вас» свое: «Молодой мужчина станет нежным, верным и преданным другом парню 20-25 лет». На почтамте, куда он предлагал адресовать корреспонденцию до востребования, через пару недель ему вручили пачку из одиннадцати писем. Василий начал встречаться с мальчиками. С кем расставался сразу, кого приводил домой, но все это только усугубляло его уныние, поскольку, в лучшем случае, ничего, кроме животной страсти, испытать не удавалось. Иногда возникали проблемы, поскольку за оказанное внимание кое-кто начинал требовать компенсации отнюдь не в виде преданности и верности. -У голубых ты подлинных чувств не найдешь, - услышал Василий от одного парня при знакомстве. Поняв с первого взгляда, что тот не питает к нему никаких симпатий, он решил с ним хотя бы пооткровенничать, поскольку заметил в глазах собеседника интеллект. Да Василий и сам это начинал понимать. Новый круг общения скорее обременял его, чем приносил удовольствие. Все разговоры об одном, все новости и сплетни тоже об этом. Даже в характере этих мальчишек было что-то не мужское, бабье. «Высшая сила меня, что ли, какая-то отводит, - недоумевал Василий, - чтобы не искал спасения в противоестественном?» Мысли такого рода все чаще посещали его. В том, что эта сила существует, Василий не сомневался. Без нее не могло окружающее быть таким совершенным и взаимосвязанным. Однако познать ее, разобраться, понять - времени, да и желания, у него не было. К тому же, это было связано с церковью, а к ней Василий испытывал стойкое предубеждение. И не только от воспитания. Когда-то он делал несколько попыток войти в храм, но впечатление осталось удручающим: мрак, спёртый от горящих свечей воздух, угрюмые мрачные люди вокруг, колючими неприязненными взглядами оглядывающие его, еле слышимое заунывное чтение на каком-то непонятном языке - где же здесь Бог? Да и в жизни, где они - христиане? Самая первая в доме скандалистка Матрена с пятого этажа, как он знал, каждое воскресенье ходила в церковь. Жадная и завистливая Вера Петровна, от которой Василий не слышал ни одного доброго слова о ком-либо, тоже считала себя «православной христианкой». Всем так и заявляла, поучая при этом, как надо жить. Ну, а уж когда в перестройку пошли телепередачи из храмов с крупными планами вождей страны Советов со свечками в руке, это и вовсе отвратило Василия. «Да, прав ты, Володя, - мысленно обращался Василий к любимому барду, - Ни церковь, ни кабак, ничего не свято...» В то время изменилось многое. Помимо того, что перестали преследовать за веру, первый демократически избранный мэр задумал превратить Ленинград в межконфессиональный город, и в него хлынул поток проповедников всевозможных традиционных и нетрадиционных конфессий. Однажды Василий попал на проповедь известного американского миссионера. Чисто и красиво одетый моложавый мужчина являл собой, казалось, живой пример человеческого совершенства. Стоя на трибуне перед огромной аудиторией, собравшейся в крупнейшем спортивном комплексе, сверкая умными добрыми глазами из-под очков в изящной оправе, он говорил очень простые и в тоже время глубокие по сути слова. Совершенно подав