рожил каждым днем. Пока Василий был на работе, а работал он теперь строго два через два дня, не беря никаких подработок, Сергей хозяйничал дома, готовил обед, а потом валялся на диване и разрабатывал маршруты путешествий на очередные выходные. За ужином они обсуждали подробности. Рассматривали два или три варианта на все возможные и невозможные капризы погоды. Если солнышко баловало изголодавшихся северных жителей, ехали на Финский залив, по озерам Карельского перешейка, каждый раз выбирая новое, а если погода портилась, отправлялись на экскурсию. Они побывали в Новгороде, Выборге, Нарве, Кронштадте, Старой и Новой Ладоге, объездили все пригороды Питера. Не забывали и про святыни, посетив множество мест в городе и окрестностях, строили планы относительно Валаама. Не обходили вниманием музеи и театры. Особенно, Малый драматический. Сергей пошел в театр, уступив настойчивости Василия, сказав, что театр не любит. Однако первый же спектакль Братья и сестры произвел на него такое впечатление, что ему захотелось посмотреть что-то еще. Василий понял, что Сергей просто не бывал никогда в настоящем театре и поспешил восполнить пробел. БДТ, Мариинка сделали свое дело, и Василию уже приходилось сдерживать желания Сергея из опасения, что он станет фанатом. Этого он не хотел, предпочитая во всем меру. Однако, в Малый они захаживали, и еще полюбили театр Комедии. Их «своим» спектаклем стала Зойкина квартира Булгакова, который они посмотрели четыре раза, и каждый раз уходили в приподнятом настроении, а Зиганшина и Равикович, исполнявшие главные роли, стали им чем-то близки, как люди. У Сергея даже возникла мечта с ними познакомиться, и Василий дважды буквально насильно уводил его от служебного входа. Так незаметно наступил август. -Сереж, Успенский пост начнется через неделю, - напомнил как-то Василий, - Петров мы с тобой пропустили, а этот вообще-то строгий. Будем держать? Сергей отвел в задумчивости взгляд: -Тогда уж и исповедаться надо и причаститься. А что мы на исповеди скажем? -Я покаюсь в плотских вожделениях и несдержанности, - твердо ответил Василий. -Но ведь это лукавство! Василий горько вздохнул. -Да, наверное, ты прав, Сережа. Но каяться в том, что я люблю тебя, это тоже лукавство. Даже больше - клятвопреступление. -А в том, что мы трахаемся, каешься искренне? -Я каюсь в том, что склонил тебя к этому, но я говорил уже когда-то - одно твое слово, и этого не будет. -И ты не перестанешь любить меня? -Не перестану, Сережа, - тихо проговорил Василий, - Мне будет трудно, горько даже, но ради тебя я переборю себя. Хотя... В свое время не сумел, ты знаешь. Вот видишь, я уже исповедовался перед тобой. Реши сам, что будешь исповедовать ты. Только... Пойми меня правильно, Сережа, не вдавайся в подробности. Священник - живой человек и не всегда попадается адекватный... -Отец Павел, например, - завершил Сергей. -Не надо про это вспоминать, - поморщился Василий. Некоторое время они молчали, думая каждый о своем. -Знаешь, что сделаем? - сказал, наконец, Сергей, - Я давно собирался съездить в Москву к дядьке, я тебе говорил... Василий кивнул: -Помню. -На заговение исповедуемся, и я уеду до конца поста, чтобы тебя не искушать. Нормально? Василий обнял и поцеловал его. -Договорились, Сережа. И снова перрон Московского вокзала, и снова они стоят рядом в последние минуты перед отправлением поезда и не могут расстаться. Только над головой в этот раз прозрачное голубое небо и ярко светит солнце. Сергей едет днем, потому что захотелось прокатиться на скоростном поезде. Это у него первый раз в жизни и он все время поглядывает на серебристо-голубой вагон, предвкушая поездку. -Какой русский не любит быстрой езды? - улыбнулся Василий. -Классно, - ответил с улыбкой Сергей. -Пять часов - и Москва. Соскучиться не успеешь... Утром они были в лавре. Василий не знал, что говорил Сергей на исповеди, но к причастию допустили обоих. И впрямь после этого полегчало на душе и возникло внутренне равновесие. Они опять стали друг для друга тем, кем были до того вечера в Приморском парке, когда Василий услышал Сережино: «Не прикасайся ко мне!...» Накануне они долго сидели над планом Москвы и составляли «программу пребывания». Три года назад Василия пригласил в Москву приезжий паломник в благодарность за то, что тот поводил его по святыням Питера. Василий понял тогда, что раньше он Москвы не знал. В его представлении это была Тверская, Манеж, Красная площадь и набор прочих всем известных местечек. Брат во Христе рассмеялся, когда Василий сказал ему об этом. -Дорогой мой, я коренной москвич в четвертом колене, а когда я был в последний раз на Тверской? Да не припомню уже... Та Москва, которую открыл для себя Василий, разом изменив к ней отношение, вошла в память очарованием водной гладью Патриарших и Чистых прудов, Новодевичьим монастырем с историческим кладбищем, Шереметьевским дворцом и неповторимыми красками осени ботанического сада. -Нет теперь Москвы златоглавой, но кое-что я вам все-таки покажу, что еще сохранилось, - не унимался гостеприимный хозяин. Они отправились в Свято-Данилов монастырь и в Донской, с его некрополем, после чего до позднего вечера бродили по Замоскворечью. Василию показалось, что сохранилось не так уж мало. Теперь Василий постарался, чтобы и Сергей открыл для себя Москву. В динамиках проиграл гимн, а сигнал светофора в начале перрона засветился зеленым светом. Опять проводник напомнил, что пора занять место. На сей раз это был молодой парень в отутюженном костюме, с застывшим лицом и глядящими поверх голов глазами. -Позвони, как доедешь, - сказал Василий улыбающемуся из-за его спины Сергею. Вильнув извилистой полосой по станционным путям, ЭР-200 помчался в путь, а Василий медленно побрел по опустевшему перрону. Жарко припекало солнце, и ему вдруг пришло в голову, что они могли бы сейчас купаться на Финском заливе или кататься на катамаране в парке Кирова. Василий почувствовал одиночество, как будто расстался с Сергеем навсегда. В унынии приехал он домой, а вид брошенной со следами сборов в дорогу квартиры, усугубил его. Василий взялся за уборку, и каждая попадавшаяся вещь Сергея добавляла печали. Необъяснимое беспокойство, овладевшее Василием, прошло только вечером, когда раздались длинные междугородние звонки телефона. Сергей радостно сообщал, как классно доехал, даже не почувствовав дороги, и как по-доброму встретили его дядя, тетка и племянницы. Жить разрешили, сколько захочет, и обратно он собирается вернуться к Успению. Только в конце разговора в восторженном потоке промелькнуло несколько грустных ноток: -Не скучай без меня, Вась, ладно? От этих слов, сказанных чуть приглушенным голосом, у Василия сразу потеплело на душе и даже чуть повлажнели глаза. -Все нормально, отдыхай по полной программе и не о чем не думай, - бодро ответил он. -Программу начну осуществлять завтра. Они хотели меня поводить по Москве, а я сказал, что уже все распланировал. Они удивились, откуда я про все это знаю. Сами половины не знали, когда я им рассказал, куда хочу пойти, - весело сказал Сергей. -Давай, звони только почаще! -Обязательно! Только я буду после двенадцати, когда дешевле, ладно? Спокойной ночи. -Спокойной ночи, Сережа. Хотя уже наступил август, лето ни в какую не хотело сдавать позиций. Все побережье залива было усеяно народом, особенно в выходные дни. Создавалось впечатление, что весь город устремился к воде, стремясь прокалиться за эти оставшиеся дни солнцем на всю предстоящую затяжную зиму. Среди резвящихся и бултыхающихся в воде ребятишек, играющей в волейбол молодежи и развалившихся на песке в одиночку и в компании людей, бродил или лежал грустный Василий. Проживший почти всю жизнь один, теперь он страдал от одиночества. Он никогда так остро не переживал тоски по кому-либо. Мысли о Сереже не покидали его. Окружающее виделось через какую-то стенку, как будто это все было где-то там, а он здесь. Там смеялись, веселились, играли, ссорились, а он - тут, один наедине с собой. Каждый вечер после одиннадцати он садился в кресло и смотрел на телефон. Длинные междугородние звонки были самым желанным звуком. Сергей звонил каждые два дня, объяснив, что чаще не может - не хочет наказывать родственников оплатой переговоров, а денег они с него ни за что не берут. Он подробно рассказывал, где был и что видел, и как ни старался Василий говорить покороче, разговор затягивался минимум на полчаса. В конце каждого дня, прежде чем лечь спать, он зачеркивал прожитый день в календаре и считал оставшиеся до возвращения Сергея. Но вот прошло Успение, а Сергея все не было. Вдобавок, он перестал звонить. Василием овладело чувство тревоги. Однажды он даже позвонил в Москву и навел справки о несчастном случае. Отрицательный ответ успокоил его ненадолго. Тревога продолжала нарастать. Так прошла почти неделя... Закончилось это мучительное ожидание неожиданно. Придя однажды с работы, Василий необъяснимым чувством уловил, что в квартире кто-то есть. Он заглянул в кухню, в ванную, в туалет. Все было так, как он оставил утром, ничто не говорило о присутствии постороннего, но ощущение не проходило. Василий зашел в комнату, снял с себя