- Да уж, поди, ден пять.
- Ден полсотни походишь в разнорабочих, проветришься, там видно будет. Ясно?
- Ясно-то оно ясно, но я ведь...
- Извини, друг, иного решения не будет. Потом, учти твердо: если напьешься и на этой работе, то приду и сам лично тебя сниму, а что будет дальше, сам знать должен.
Верзила шофер, любитель выпивки, помяв в руках свои никчемные теперь перчатки, удалился.
- Видал, как стрижет директор? - заметил Антон Николаевич и тихо спросил: - А у тебя как с этим делом?
- Не люблю пьяных, - ответил Агафон.
- Ну, а сам-то можешь выпить?
- Могу. Вот сегодня приятеля встретил. Обязательно выпью стопку под куриную лапшу, - признался Агафон.
- Если в голове нет прорехи, можно выпить и две, - сказал Константинов.
"А не так прост секретарь-то райкома, каким он показался мне при первой встрече", - думал Чертыковцев.
В совхозе он прожил несколько дней. Знакомясь с новым хозяйством, побывал и на фермах. Чем больше вникал в дела, тем острее понимал, что пустые, выспренние газетные статьи и длинные речи о сельском хозяйстве ни в какой степени не отражали истинного положения. Хозяйство лихорадило, себестоимость продукции была очень высокой.
Побывал и на рыбалке. Рано утром взял удочки и пошел на озеро Тептярь ловить красноперок. По пути зашел в ближайший свиной лагерь - за кашей для подкормки и насадки. Попал во время утренней кормежки. Едва бойкий микротракторок "Волжанин" застучал на пригорке мотором, свиньи-"дачницы" подняли такой разноголосый хор, что затыкай уши. Поговорив со свинарем, Агафон запустил в бадью руку и достал горсть пахучего, разварного, с белой сердцевиной ячменя. Настоящая, добротная каша. Вечером рассказал об этом Илье Михайловичу.
- Привозной! - махнул тот рукой. - В прошлом году у нас родился свой очень хороший ячмень. Ссыпали его в бурты. Ну, думали, откормим наших свинюшек на славу. А на деле?
- Что же вышло на деле?
- В ноябре пришла бумага. А следом за ней явился уполномоченный и дал команду зорить бурты и вывозить зерно на элеватор. "Хорошо, - сказал ему Василий Васильевич, директор наш, - вывезем; только кормить свиней вы станете сами". Вымели все подчистую, а потом зимой тракторами возили корма со станции. Тридцать километров пробивались по сугробам, как по тоннелям, как раз где я тогда хрюшек своим гоном гонял и порол на снегу. Вот так почти каждый год: сначала свой корм вывозим, а потом у госдядьки занимаем. То из Сибири, а то и с Кубани везем. Как это, по-государственному?
Блокноты Агафона разбухали от записей. Возвращаясь, вез в папке столько материала, что хватило бы на целую книгу экономических очерков.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
После месячного пребывания в горном селении Дрожжевке Агафон прочно вошел в жизнь совхоза и уже хорошо знал все его хорошие и слабые стороны. За это время он успел побывать на всех кошарах и фермах. Почти всюду рабочие здесь жили в плохих домишках. Как бывший газетчик, он прежде всего обратил внимание на эту сторону дела. Некоторые чабаны с многодетными семьями почти круглый год ютились в саманных землянках дореволюционного образца. Такие "азбары" Агафон видел в кино и полагал, что этаких хат давно уже на свете не существует... В то же время из тех же газет он знал, что из самана можно построить хозяйственным способом добротные дома для чабанов. Ясно было, что жилищным строительством дирекция занималась мало и не очень настойчиво. Однако самым больным местом в совхозе был транспорт. Использовался он бесхозяйственно, порой просто варварски. Удивительно странным было то обстоятельство, что совхоз до сей поры не удосужился выхлопотать легковую машину. Как и начальство совхоза, так и приезжающие из области и из центра уполномоченные разъезжали по фермам и кошарам на грузовиках. Директор имел в своем распоряжении трехтонный грузовик. К нему был прикреплен специальный шофер Володя Лигостаев. Брали грузовики для легких персональных разъездов управляющие отделениями и фермами, ездили главный инженер, главный агроном, главный зоотехник, главный строитель и, наконец, главный бухгалтер, потому что банк находился в полсотне километрах - в Валиевске. Под этот общий вопиющий бесхозяйственный шумок раскатывали на грузовиках и менее главные. Правда, для некоторых рядовых работников, агрономов и зоотехников были выделены верховые лошади, однако многие из них предпочитали лихому коню трехтонный или полуторный грузовичок. К тому же на центральной усадьбе оказалось одно-разъединственное седло. Все это вызвало в душе Агафона горячий, задорный протест. Он извлек из чемодана свой старый журналистский блокнот и изо дня в день заносил туда все интересующие его факты. В результате родилась обстоятельная докладная записка на имя Спиглазова. Написана она была в резком ироническом стиле, который он в свое время позаимствовал у Карпа Хрустального. В выражениях он не стеснялся, каждый факт называл своим именем, не щадя всех главных, в том числе и самого Романа Николаевича. В основном Агафон коснулся вопроса беспорядочного использования автомашин и тракторов, расхода нефтепродуктов и хранения техники. Затронул и жилищное строительство и быт. Сказал несколько крепких и ядовитых слов о рентабельности хозяйства. Да, именно такое крамольное сочинение написал новоиспеченный бухгалтер по транспорту и положил Роману Спиглазову на стол. Прочитав его, тот вызвал Агафона к себе.
- Послушайте, приятель, кто вы такой? - поднимая на вошедшего тяжелый, помутневший от гнева взгляд, спросил Спиглазов.
От такого вопроса Агафон немножко растерялся, стоял навытяжку, как набедокуривший студент. На этот раз стула ему предложено не было.
- Кто я такой? - пожимая плечами, переспросил он.
- Вот именно! - подхватил Спиглазов.
- Представитель фирмы "Мотор, автол, бензин и компания", усмехнувшись рассвирепевшему директору прямо в лицо, ответил Агафон.
Даже видавший виды Спиглазов опешил от такого ответа.
- Шутить намерены, Чертыковцев? - чуть снизив тон, спросил директор.
- Не намерен, Роман Николаевич.
- Что вы здесь написали? - яростно комкая листки докладной, спрашивал Спиглазов.
- Написал все, как есть на самом деле. Ничего не выдумал и ничего не наврал.
- Еще бы! - Спиглазов вскочил и швырнул записку на край письменного стола. - Кто ты такой, чтобы выступать здесь в роли назидателя, да еще в таком возмутительном тоне? - грубо, перейдя на "ты", продолжал он. - Кто тебе дал такое право?
- Коммунисты, Роман Николаевич. А мы с вами оба коммунисты, - нажимая на последнее слово, проговорил Агафон. Ему нравилось, когда так говорил его отец или Ян Альфредович. У них это получалось веско, внушительно. Говоря такие слова, он еще питал надежду, что они дойдут до сердца Спиглазова, тот спохватится, вспомнит, что он член партии, которому следует прислушаться к рядовому сотруднику, предложить ему стул и, не горячась, вместе обсудить все беды совхозного транспорта. Так примерно думал Агафон, когда писал докладную, так мелькнуло у него в голове и сейчас, когда он произносил эти идущие от сердца слова, не подозревая, что они вызовут у начальства совершенно обратную реакцию. Так оно и вышло. Спиглазов набросился на него с еще большей, чем прежде, яростью.
- Мы с вами? - выкрикнул он. - Ты еще только кандидат в коммунисты. А я пятнадцать лет в партии, понял?
Агафон стоял молча. Что он мог сказать? Он даже и кандидат-то был без году неделя. Спиглазов поглядывал на него свирепыми карими глазками очевидно, понял, что взял слишком круто, - и продолжил проработку уже на более сдержанных нотах.
- Знаешь, Чертыковцев, я ни в какие рассуждения по твоей вот этой стряпне, - кивая на докладную, говорил Спиглазов, - вступать не намерен. Твое дело выписывать путевки и учитывать расход нефтепродуктов. А куда ездят директора и главные агрономы, сколько жгут бензина, предоставь нам знать.
- Сколько сжигают понапрасну бензина, в первую очередь знают шоферы и мы, учетчики, - попробовал возразить Агафон.