- Не знаю, - пугаясь ее вызывающего взгляда, ответил Агафон.
- Не знаешь? Тогда как-нибудь, темной ноченькой, постучи мне в стенку... А я приду тепленькая и покажу тебе, какая она есть, любовь... Тоже мне, нашел проблему!.. - шепнула ему Варвара. Она вскочила, сорвала с себя белый передник, скомкав его в смуглых руках, захохотала и, не взглянув на ошеломленного жильца и покачивая бедрами, вышла из столовой.
С этого дня их совместные завтраки кончились. Он стал сторониться молодой хозяйки, даже думал переменить квартиру, но с жильем в поселке было по-прежнему плохо.
Несколько дней Агафон тревожно чего-то ждал, беспокойно прислушивался к каждому стуку и только тогда успокоился, когда смастерил и крепко прибил к двери своей боковушки внутренний крючок.
Как-то Мартьян сам зашел к Агафону в боковушку, присел на кушетку и начал сдержанно расспрашивать о делах конторы. Своей личной жизни он никогда не касался, только по-прежнему высмеивал тещу, критиковал порядки и руководство совхоза, склоняя Спиглазова во всех падежах. Вечерами, как узнал Агафон, Мартьян иногда заходил к Соколовым и засиживался там допоздна. Теперь, с наступлением теплых дней, он снова оборудовал себе кабинет в чердачной горенке, поставил там письменный стол и кровать, готовясь к экзаменам по заочному факультету механизации при Сельскохозяйственной академии. Учился он там уже два года, и, кажется, довольно успешно.
Агафон рассказал ему о своем столкновении со Спиглазовым, но о том, что несколько дней назад отправил в редакцию статью, не заикнулся ни словом, стыдясь того, что не очень-то лестно намекнул там и на некую даму...
- Это хорошо, что ты подсунул ему свою докладную, - выслушав Агафона, сказал Мартьян. - Но имей в виду, этот демагог злопамятен и обязательно начнет тебя ущемлять. До того как переехать сюда, он был управляющим конторой Сельхозснаб, завалил там дело и попал к нам главным инженером. Диплома я его не видел, но знаю, что в технике он мало смыслит. Обворожил Молодцова чем-то и ждет, когда добряк Иван Михайлович уйдет на пенсию. В прошлом году я покритиковал Спиглазова на партийном собрании за какие-то дела, и он мне вскоре это припомнил. Командировали меня с комбайном на уборку целинных земель Алтая. Приказ министерства был такой, что мы должны поработать там и оставить им комбайны. Спиглазов тогда, также временно, замещал директора. Вызывает меня и говорит, чтобы я взял не свой агрегат, а комбайн Борисова. Был у нас такой механизатор, за два срока расхлестал вдрызг новую, совершенно новую машину. Даже на второй год она не столько работала, сколько стояла на ремонте. Я, конечно, возмутился и от этой рухляди отказался.
"Ты же его все равно там оставишь", - заявил он. А я ему говорю, что это обман государства, очковтирательство. Привезти туда "гроб" и загорать с ним. Причем по паспорту машина новая, в утиль ее не спишешь, значит, целинники замену получат не скоро. Наш же совхоз взамен оставленного там агрегата получает новенький, но и мой еще работал тогда замечательно. Я его берег, как свое сердце. На зиму пригонял домой под окна, закрывал разными тряпками и заваливал снопами соломы. Ты поезжай по другим хозяйствам и посмотри, как хранится наша техника! Под снегом, дождем. Металл коробится, деформируется, а весной начинаешь приступать к ремонту, глядишь, некоторые самые важные части отвинчены и украдены. Попадаются всякие нечестные люди. Ну и сцепились мы с ним. Он приказывает, а я ни в какую. А вечером я взял да позвонил на квартиру секретарю райкома партии. Нашего Романа вздули. Но пакость он мне все-таки устроил.
- Какую же? - настороженно спросил Агафон, начиная предполагать, что вот сейчас Мартьян поделится своими сокровенными делами.
- Просто сыграл со мной скверную штуку... Он тогда лично, по заданию райкома, должен был вовремя обеспечить погрузку машин в эшелон. Мы в это время были где-то на слете. Погрузка происходила без нас. Ехали что-то очень долго. Надоело. Все уже по работе соскучились. Приезжаем, начинаем разгружаться. Вижу, комбайн мой здесь, а соломокопнителя нет. Мне целинники говорят: "Ты что, милый, на курорт сюда приехал?" Срамота! Пришлось копаться в старой рухляди и собирать соломокопнитель. Конечно, нашлись и еще такие спиглазовы, прислали столько разного барахла, что на станции образовалось кладбище машин. Местничество заедает, а отсюда такие позорные для нас факты.
- А напомнил ему потом о копнителе? - спросил Агафон.
- Ясное дело! На партийном собрании. Он выступил и заявил, что в спешке произошла ошибка. Тем дело и кончилось.
Перед Агафоном все больше и шире раскрывались люди совхоза, жившие здесь, в горах, где зимой люто бушуют метели, замазывают кручеными вихрями снега глубокие долины и овраги. А летом, наверное, беспощадно палит солнце, горячие лучи которого охлаждает прохладный горный ветер. Агафону казалось, что здесь и любят и ревнуют как-то по-иному... Ему очень хотелось знать, что же думает об этом Мартьян, но тот, как будто нарочно, ускользал от такого разговора.
День был так хорош и ясен, что они распахнули застекленную дверь настежь и вышли на веранду.
Мимо ограды неторопливо прошла Глаша Соколова в легком кремовом плаще и в цветной, по-весеннему яркой косынке. Она была естественно проста и по-девичьи легка и миловидна. Укоротив шаг, Глаша повернула голову и помахала им рукой.
Агафон, наблюдая за Мартьяном, видел, как он отвернулся, быстро смял окурок и тут же достал новую папироску.
- Все-таки бросать надо, - когда Глаша скрылась за углом, проговорил Мартьян, глубоко, со свистом затягиваясь дымом табака.
- Курить, что ли? - спросил Агафон.
- Нет. Места эти...
Мартьян низко опустил голову и решительно встряхнул густыми, хорошо ухоженными волосами.
- Черт его знает! - добавил он с сердцем. - Как будто цепями здесь прикован... Ведь знаю, что не уживусь тут, а все-таки торчу.
- В чем дело, Мартьян Савельевич? - не вытерпел Агафон.
- Комплекс, - загадочно ответил Мартьян и сразу же перевел разговор на совхозные дела и творящиеся в них беспорядки.
Он долго говорил и о других совхозах Урала, хвалил новые, целинные, зерновые и молочные, бранил животноводческие. А про свой личный "комплекс" отделался юморком: рассказал лишь о жене Спиглазова, примерно повторив то, что говорил накануне Глаше.
Агафон понял, что этим метким юмором он маскирует свое волнение, а на душе-то, видимо, кошки скребли.
К концу их разговора на веранду вбежал Федя, помахивая зажатой в руке газетой, громко и растерянно крикнул:
- Ну и пропесочили!
- Что такое? - повернувшись к нему, спросил Мартьян.
- Наш совхоз продернули в газете! Ну и ну!..
Мартьян взял у него из рук газету, и начал читать вслух:
- "Арбузная трасса"...
Агафон заглянул через его плечо. Увидев свой псевдоним, обомлел. Заметка не только была напечатана полностью, но и расширена и даже сопровождена карикатурой. Художник нарисовал большую, с порожним кузовом грузовую машину; вместо прицепа за машиной катилась детская коляска, в которой лежали пестрый арбуз и дыня. Следом прытко бежали два козленка с початками кукурузы в зубах. За рулем сидел солидный улыбающийся мужчина, рядом дама с пышной прической. У водителя вместо шляпы была надета на голову половинка арбуза, а у дамы - половина дыни... Да, статья называлась "Арбузная трасса". Она заканчивалась хлесткими фразами, критикующими не только Спиглазова, но и партийную организацию. У Агафона таких фраз не было. Заметку его усилили, сделали очень злой и едкой.
- Кто же это такой, Амирханов? - спросил Федя.
- Кто бы ни был, все равно молодец! - повеселел Мартьян.
- Что же теперь будет? Надо что-то с ней делать. Может быть, обсудить? - спрашивал Федя.
- Можно и обсудить, - согласился Мартьян. - Только это и без тебя сделают. А вот что, Федя: повесь-ка ее в конторе на стенд, чуть пониже доски Почета. Завтра люди придут на работу, прочтут и обсудят...
Мартьян не вытерпел - безудержно захохотал на всю веранду. Сквозь смех решительно проговорил: