- Нет. Теперь я отсюда не уеду.
Агафон, читая газету, всеми силами старался сдержать волнение. Он никак не ожидал, что так скоро напечатают его критику.
- А удобно ли будет, Мартьян Савельевич? - колебался Федя. - Может, все же...
- Ты комсомольский вожак и делай, как тебе советуют, - сказал Мартьян. - Это же такой случай! А кстати, вот Агафон Андриянович, ваш шеф от парткома. Думаю, возражать не станет, - посматривая на Агафона, добавил Голубенков.
- Я не возражаю, - не отрываясь от газеты, ответил Агафон, представляя себе, как увидит и взбесится Роман Спиглазов.
- А дама-то вроде похожа... - заговорил было Федя.
- Похожа сама на себя, и гадать тут нечего, - резко прервал его Мартьян. Ему стало стыдно, но ничего поделать было нельзя. Весь поселок знал, как она разъезжала со Спиглазовым по бахчам.
- Как раз все твои мысли о неправильном использовании транспорта подмечены, - обращаясь к Агафону, проговорил Мартьян.
- Даже больше того...
Агафону было очень неприятно скрываться за вымышленным именем. Это походило на трусость. Хотел вначале тут же признаться Мартьяну в своем авторстве, но не решился. Понял, что безымянную даму Спиглазова приняли за Варвару. "А я и не знал, что наговоры окажутся правдой. Хорошо еще, что в фельетоне она безымянная..." - смущенно подумал он и ушел из дому.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Все дальнейшие события разыгрались на следующее утро в конторе. Федя выставил заметку на видном месте, а Даша - любительница таких карикатур для большей привлекательности обвела столбец коричневой тушью. Любуясь, она восторженно, чтобы поддразнить Федю, говорила:
- Ну прямо прелесть этот Амирханов! Не то что наши некоторые активисты... Прямо расцеловала бы этого Амирханова. Такой умный и смелый!..
- Не знаю еще, что из этого выйдет, - не обращая внимания на подковырки своей подружки, отвечал Федя.
Утром первой, кто увидел газету, была секретарша Мария Петровна. Прочитав заметку, она ойкнула и схватилась за сердце. Потом стали приходить остальные сотрудники, появились шоферы, механики, зоотехники, чабаны. Они на разные лады комментировали статью и карикатуру, сопровождая обсуждение разными остротами и хохотом.
- А початки-то зачем у козленков в зубах? - спросил кто-то.
- Не видишь, машина пустая, ну и догоняют грузовичок, чтобы в кузов положить.
Мария Петровна пыталась увещевать комментаторов, оттереть их от стенда, выпроводить куда-нибудь и даже обратилась за содействием к появившемуся Агафону. Улыбнувшись, он только развел руками:
- А что я с ними поделаю? Уж если вывесили, значит, все должны прочесть.
- Разве можно было такую срамоту вывешивать? - нервно вороша на столе бумаги, сказала Мария Петровна.
- Почему же срамота?
- Ужас! Дама какая-то... Ни стыда, ни совести! - прижимая ладони к вискам, возмущалась она.
- У газеты нет совести или у дамы? - спросил Агафон.
- Да ну вас всех! Неужели вам нравится этот скандальчик на всю область? Роман Николаевич - женатый человек...
- Вот с женой и нужно бы на бахчи ездить, - посмеиваясь, сказал кто-то из шоферов.
- Что за галдеж? - спросил у секретарши вошедший Спиглазов.
Читатели сразу притихли и замолчали. Сторонясь, нарочно приоткрыли стенд для более удобного обозрения.
Роман Николаевич даже не взглянул на щиток; униженно и неловко улыбнувшись, прошел в кабинет. Он уже знал, читал заметку и теперь поджидал Соколова, чтобы переговорить с ним, обсудить событие.
- Кто мог написать такой пасквиль? - спросил он у прибывшего Соколова.
- Ума не приложу, кто бы мог это сделать! - пожимая плечами, ответил Соколов. Заметка ему тоже не понравилась, особенно упрек партийной организации, которую он временно возглавлял.
- Когда у нас последний раз были газетчики? - спросил Спиглазов, бегая по кабинету из угла в угол.
- После того писателя вроде бы никого не было, - припоминая, сказал Соколов. - А может, он и тиснул?
- Не поверю, чтобы такой порядочный человек мог так оскорбительно писать о людях, принявших его как друга.
- Кто его знает, - усомнился Соколов. - Он тоже на наших грузовичках в грязи загорал у Черной речки. Один раз трактором вытаскивали...
- Постой! - останавливаясь перед Соколовым, выкрикнул Роман. - Я, кажется, кое-что начинаю соображать...
- Припомнил кого-нибудь?
- Думаю, что это новенький бухгалтер! - злобно и торжествующе заявил Спиглазов. По знакомому обороту речи в заметке он интуитивно понял, что попал на верный след.
- Не может этого быть, - возразил Соколов.
- А я говорю - он, - настаивал Спиглазов. - Все факты взяты из его докладной записки.
- Какой такой записки? - спросил Соколов.
- Писал он мне, да не знаю, куда я ее задевал, - торопливо роясь в столе, проговорил Спиглазов. - Кажется, изорвал, дурак! Ну ладно, мы его сейчас вызовем и спросим...
- Этого ж нельзя делать, Роман Николаевич, - возразил Соколов.
- Почему? - удивился Спиглазов.
- Потому, это ж будет похоже на расправу с рабкором. А может, вовсе и не он. Тогда совсем получится черт знает что!
- Я ручаюсь, что он!
- Ну, предположим... Да ты сядь, не кипятись.
Теперь уже Соколову не нравилась озлобленность Спиглазова и вообще его поведение во всем этом деле. Погладив влажный лоб, он продолжал:
- В сущности, ежли разобраться по-честному, по-партийному, фактики-то соответствуют действительности.
- Ну, знаешь!.. - возмутился Спиглазов.
- Тут и знать нечего: используем машины хуже некуда.
- Значит, меня смешали с грязью, сплетню сделали общественным мнением, и ты считаешь - правильно? - презрительно, с трясущимися губами спросил Спиглазов.
- Видишь, какое дело, Роман, - после длительного размышления начал Соколов. - Я ведь тебя насчет "сплетен"-то предупреждал. Помнишь?
Спиглазов опустил голову и ничего не ответил. Разговор такой действительно был.
- А потом "сплетня"-то, дорогуша, - употребляя свое любимое выражение "в сущности", продолжал Михаил Лукьянович, - имеет под собой реальный факт. Завернул ты, Роман, не в ту борозду...
- Все давным-давно кончено! - насупившись, сказал Спиглазов.
- Допустим, в заметке использован старый факт. Но, в сущности, ты ничем не докажешь, что тебя оклеветали... Ведь заметку-то нужно обсуждать, подтверждать факты или опровергать. А как ты ее опровергнешь?
- Значит, надо, по-твоему, выносить на общее собрание чабанов и доярок и у всех на виду прополоскать директорское белье?
- В сущности, может, так и придется... - сказал Соколов.
- Утешил, нечего сказать. Называется, поддержал авторитет руководителя!
Вообразив себе галдящее собрание, истерический вопль Раисы, Спиглазов почувствовал на спине холодную испарину.
- Авторитет-то зарабатывается долго, а теряется в один миг.
Соколов поднялся. Свертывая нагревшуюся в руках газету, добавил:
- Теперь от газетчиков отпиской не отделаешься. Жди, еще нагрянут. Наши арбузики в Москву докатятся...
- А кто вывесил эту стряпню? Ты скажи, чтобы сняли, а то сегодня с утра митингуют и ничего не делают, - используя свой последний аргумент, сказал Спиглазов.
- Ты, может, запретишь еще и газету читать? - сурово проговорил Михаил Лукьянович и, не простившись, покинул кабинет.
Оставшись один, Спиглазов выдрал из газеты статью и карикатуру, порвал на мелкие клочья и швырнул в корзинку.
Встал, оделся и уехал в отделение.
В конторе он не показывался два дня.
Вечером, после работы, когда в бухгалтерии никого не осталось, Ян Альфредович позвал Агафона, ткнул пальцем в заметку с карикатурой, спросил:
- Не знаешь, Гоша, чья работа?
- Моя, Ян Альфредович, - признался Агафон и покраснел.
- Я так и подумал. Скажу тебе честно: смело начинаешь, только излишне зло...
Агафон объяснил, что статью выправили и словесно усилили.