С этим следующим шагом, так называемым "Диспутом с жидом", и связано письмо Эйцена Агасферу от 14 октября 1556 года, копию которого я прилагаю. Эйцен защитил докторскую степень лишь в мае того года, следовательно, планировать и готовить диспут он начал сразу же по возвращении в Гамбург.
Разобрать почерк Агасфера непросто, тем не менее, я уверен, что Вы сумеете прочитать письмо. Укажу лишь на несколько мест, которые имеют, на мой взгляд, особенное значение; например, очень хорош зачин:
"Высокочтимый доктор, благодетельный господин суперинтендант, я, бедный и несчастный еврей, странствующий из года в год по городам и весям, много повидавший на своем веку, только все больше плохого, нежели хорошего, должен по воле и приглашению Вашего преподобия принять участие в большой и открытой disputatio, дабы свидетельствовать de passione Christi, о муках Христа, который проклял меня in aeternitatem, навеки, и сказать Альтонской еврейской общине ex ore testis, что Равви был единственным и истинным сыном Бога Яхве, да святится имя Его, а также Мессией, которого ждал народ израильский, и надлежит мне сделать это со всем благочестием, смирением и раскаянием ad majorem Dei gloriam".
Хорош и один из последующих вопросов: "А что будет, если я откажусь? Разве Вы и власть имущие не станут преследовать меня, чтобы погубить и растерзать меня, словно волки бедную овечку? Ad majorem Dei gloriam, говорите Вы, однако правильнее было бы сказать ad majorem gloriam достопочтенного доктора фон Эйцена, а не Бога, и ради этого я, бедный еврей, должен поставить себя в положение, которое не принесет мне никакого прибытку, зато может стоить головы?"
Еще ниже говорится:
"И все же я сделаю это для Равви, ради Него, ибо кто же и понимал Его по-настоящему, ежели не я?"
После чего следует приписка:
"Кланяйтесь Barbaram conjugem, я пошлю ей шесть локтей коричневой материи и подвески турецкие, а маленькой Маргарите чепчик. Остаюсь слугой Вашего преподобия странствующий жид Ахашверош".
Вот, дорогой профессор Байфус, что хотелось мне сообщить Вам по поводу домыслов Йохансена и подлинных событий, относящихся к гамбургскому периоду жизни Агасфера.
Дружески кланяюсь Вам,
Ваш Иоханаан Лейхтентрагер
Еврейский университет
Иерусалим.
Глава девятнадцатая
в которой происходит диспут о том, был ли распятый реббе Йошуа
истинным Мессией; ученый еврей из Португалии знакомит доктора Эйцена с
небесной арифметикой, а Агасфер заявляет, что каждый, кто создан по образу
и подобию Божьему, может стать Спасителем.
В мире существует множество голосов, учил еще апостол Павел; есть голоса внутренние и голоса чуждые, бывают голоса, говорящие, допустим, на английском языке, и бывают голоса, говорящие на бесовском; во всяком случае, новоиспеченный доктор теологии Эйцен, который трясся на выбоинах и ухабах дороги в Альтону, не мог толком понять, откуда исходит голос, предупреждавший, что дело может кончиться плохо, - из каких-нибудь верхних сфер или нижних; впрочем, все зашло слишком далеко, чтобы изменить задуманное, а тем более отменить: гости приглашены, среди них и влиятельные представители готторпского двора, пользующиеся доверием самого герцога, и посланцы гамбургского сената, и пасторы из разных мест, и ученый еврей Иезекииль Перейра из Португалии, с которым должен состояться диспут в синагоге; нет, путь назад уже закрыт, подумал Эйцен, это его Рубикон, как у римского полководца Цезаря, и если хотя бы дюжина евреев публично обратится в единственно истинную веру, можно будет праздновать победу, причем таким новообращенцам - об этом Эйцен поведал своей общине - будет даже разрешено поселиться в Гамбурге; впрочем, есть у него и еще один тайный козырь, который побьет любую карту.
Но, как бы он ни пекся о благе евреев, они внушали ему некоторый страх, причем не только Агасфер, что было бы еще понятно после всего произошедшего; видно, дело тут в том, что они распяли нашего Христа, размышлял Эйцен, а кроме того, они не такие, как все; везде они чужие, отчего повсеместно вызывают недовольство, поэтому очень правильно и мудро поступил городской сенат, когда запретил евреям селиться в Гамбурге или заниматься там каким-либо промыслом; датчане, и прежде всего герцог Готторпский, относятся к евреям иначе, выдаивая их, как муравьи доят тлей.
Везде они чужие, продолжал думать Эйцен, рассеяны по всему свету, всюду они незваные гости, и нигде их не любят.
С великодушного дозволения Его Герцогского Высочества Эйцен несколько раз приезжал в Альтону, чтобы осмотреть синагогу - жуткая дыра, стены дочерна закопчены свечами, которые постоянно горят, с потолка свисает паутина, но ее не сметают, ибо там якобы обитает Шем изборах Благословенный, Тот, Кого нельзя называть по имени. Эйцен присутствовал и на так называемом богослужении, которое, однако, никак не может быть угодным Богу, подумал он, ибо евреи приходят в синагогу, когда захотят, один раньше, другой позже, один надевает свой талес, а другой как раз снимает его; молитву осуществляет в основном хазан, впрочем, он не столько распевает молитвы, сколько стоит перед арон хаккодеш, Ковчегом Завета, где хранятся свитки Торы, и, запрокинув голову и заткнув пальцами уши, кричит во всю мочь по-еврейски то такой скороговоркой, что ничего не разберешь, то протяжно, причем иногда он еще и плачет или смеется, короче, ведет себя будто помешанный, но это помешательство передается другим, евреи начинают подвывать хазану, раскачиваясь во все стороны, откашливаться и отплевываться, скакать туда и сюда, подобно козлищам. Неужели именно этот народ дал нам Господа нашего Иисуса Христа? - подумал Эйцен.