На этом он умолк. Лютер, как он заметил, обеспокоен; подобных вещей почтенному доктору слышать не хочется, еще неизвестно, откуда набрался подобных премудростей господин кандидат. Эйцену и самому стало жутко, тем более что на улице и в зале неожиданно потемнело, затем за окнами блеснула молния, грянул гром. Эйцен пал на колени. Пока Меланхтон и другие экзаменаторы возились с Эйценом, помогая ему подняться, он увидел, что приятель его куда-то исчез и он оказался один среди профессоров, докторов и остальной почтенной публики; облегченно сложив руки, будто для молитвы, он сказал своим обычным, вполне знакомым всем голосом: «Но мы с Божьей помощью будем бороться с силами зла. Христос победит сатану и падших ангелов».
Неожиданно Лютер заторопился: «Я хочу услышать его проповедь, — сказал он Меланхтону и добавил: — Говорил же я вам, магистр Филипп, что его надо приметить; он и впрямь далеко пойдет».
Глава восьмая
в которой Агасфер пытается спасти Равви, но тот решает идти своим путем до конца.
Я не знаю, известно ли ему, как дело пойдет дальше. Один из учеников предаст его, другой отречется, придет народ с мечами и кольями, отведет его на допрос к первосвященнику, потом будет суд, приговор, передача римлянам, распятие на кресте, а когда распятого станет мучить жажда, ему дадут уксуса, смешанного с желчью, и он умрет в страшных муках, его похоронят, но на третий день он воскреснет и некоторое время еще будет странствовать по земле, пока не вознесется к Богу и не займет место одесную Отца своего.
А что потом?
Но так далеко его мысль не заходит. Ах, реббе Йошуа, мой бедный друг, почему ты не задашься одним-единственным, самым простым, вопросом: после того, как все сказано и сделано, что изменилось?
Я стоял среди толпы и смотрел, как он въезжал в Ерушолаим, сидя на молодом ослике, его длинные худые ноги касались дорожной пыли, а многие люди подстилали под копыта ослу свои одежды. Я слышал крики «Осанна!», кто-то называл его Сыном Давидовым, просил повести за собою народ Израиля, как сам Давид, который был царем и пророком; многие бежали за ним, среди них были люди с оружием, они говорили, что настал Судный день и пришел конец их угнетению. Я видел его лицо, оно было просветленным, но лежала на нем и тень великой печали. Я знал, о чем он думает: сегодня они кричат «Осанна!», а завтра будут кричать «Распни его!». Но он не думал, что, возможно, и сам повинен в этом. Он был вроде колеса, которое ползло в колею.
Один из. учеников реббе был его земляком и звался Иудой Искариотом; учеников реббе не всегда назовешь людьми приятными, но Иуда был хуже всех и очень хитер. У него-то я и встретил Люцифера, который судачил, с Иудой о всякой всячине, о том, что деньги дешевеют, ведь если вчера какая-то вещь стоила медный грош, сегодня ее не купишь за серебряный динарий. В этом-то и беда, сказал Иуда, доходы у реббе от его молитв, предсказаний и чудес невелики, а цены на хлеб и мясо растут, учеников же двенадцать, их приходится кормить за счет общего кошелька, которым поручено заведовать ему, Иуде; а тут еще приближается Пасха — значит, понадобится и бурдюк вина.
Оставь его в покое, брат, сказал я Люциферу, тут речь, идет о Боге и об его несчастных созданиях, не лезь сюда со своими, тридцатью сребрениками.
A ты, ангелочек, растешь, сказал он мне, хочешь, стать спасителем человечества, выслуживаешься. Вообще-то этот соглядатай нам не нужен, ищейки первосвященника и без него доносят нам о каждом слове твоего реббе Йошуа; но почему не дать заработать, и этому человечку. Он повернулся к Иуде Искариоту и сказал: Мой друг считает, что я даю тебе плохой совет. Так вот — послушайся своего учителя; если он захочет сам, чтобы ты предал его, то предай, а если нет, то не надо. Твой учитель знает, чего хочет.
Иуда ушел ободренный тем, что с него сняли бремя ответственности за решение. Я выбранил Люцифера, но он лишь посмеялся: Мне важен Тот, Кто создал нас в первый день из пламени и дуновения вечности, прежде чем сотворить этот скверный мир. Кто, как не Он, указал прежний путь твоему реббе Йошуа? Кто, как не Он, предопределит дальнейший путь, которым теперь придется идти этому несчастному? Мне ли противиться Его всевышней воле? Однажды я уже попытался сделать это, но, как сам знаешь, толку было мало; Ему до сих пор не удается избавиться от тварей, созданных из грязи и воды, которым Он еще зачем-то и душу вдохнул. Чего только Он ни перепробовал. Заливал их потопом, жег пожаром, горящей серой, устраивал одну войну за другой, чтоб они перебили друг друга, но племя человеческое растет, причем каждое поколение оказывается гнуснее прежнего, а теперь появляется некто, кто должен всех спасти тем, что возьмет на себя чужие грехи и пострадает за род людской? Нечего сказать, хороша мыслишка, но и Автор не лучше. Что ж, продолжай в том же духе, Господи, пока весь этот мир не низринется в черную бездну, откуда когда-то возник. Я понимал, что надежд почти нет, но в первый день Праздника опресноков, вечером, когда приносят в жертву пасхального ягненка, я отправился на окраину города, в дом, где уже убрали лучшую комнату для вечери реббе Йошуа и его учеников.