Выбрать главу
   Тем временем час от часу душнее   В Ерусалиме становилось. Зная,   Что будет, все Иисуса Назорея   Избранники покинули убивший   Учителя их город и ушли   За Иордан. Я все, и все сбывалось,   Что предсказал он: Палестина вся   Горела бунтом; легионы Рима   Терзали области ее; и скоро   Приблизился к Ерусалиму час   Его судьбы; то время наступило,   Когда, как он пророчил, "благо будет   Сошедшим в гроб, и горе матерям   С младенцами грудными, горе старцам   И юношам, живущим в граде, горе   Из града не ушедшим в горы девам".   Веспасианов сын извне пути   Из града все загородил, вогнав   Туда насильно мор и голод;   Внутри господствовали буйство, бунт.   Усобица, безвластъе, безначалье.   Владычество разбойников, извне   Прикликанных своими на своих.   Вдруг три осады: храма от пришельных   Грабителей, грабителей от града, града   От легионов Тита... Всюду бой;   Первосвященников убийство в храме:   На улицах нестройный крик от страха,   От голода, от муки передсмертной,   От яростной борьбы за кус согнившей   Еды, рев мятежа, разврата песни,   Бесстыдных оргий хохот, стоп голодных   Младенцев, матерей тяжелый вой...   И в высоте над этой бездной динем   Безоблачно пылающее небо,
   Зловонную заразу вызывая   Из трупов, в граде и вне града   Разбросанных; в ночи ж, как божий меч,   Звезда беды, своим хвостом всю твердь   Разрезавшая пополам. Ерусалиму   Пророча гибель... И погибнуть весь   Израиль обречен был; отовсюду   Сведенный светлым праздником пасхальным   В Ерусалим, народ был разом предан   На истребленье мстительному Риму.   И все истреблены: убийством, гладом,   В когтях зверей, прибитые к крестам,   В цепях, в изгнанье, в рабстве на чужбине.   Погиб господний град – и от созданья   Мир не видал погибели подобной.   О, страшно он боролся с смертным часом!   Когда в него, все стены проломив,   Ворвался враг и бросился на храм, —   Народ, в его толпу, из-за ограды   Исторгшись, врезался и, с ней сцепившись.   Вслед за собой ее вовлек в средину   Ограды. Бой ужасный, грудь на грудь,   Тут качался; и, наконец, спасаясь,   Вкруг скинии, во внутренней ограде   Столпились мы, отчаянный, последний   Израиля остаток... Тут увидел   Я несказанное: под святотатной   Рукою скиния открылась, стало   Нам видимо невиданное оку   Дотоль – ковчег завета... В этот миг   Храм запылал, и в скинию пожар   Ворвался... Мы, весь гибнущий Израиль,   И с нами нас губящий враг в единый   Слилися крик, одни завыв от горя,   А те заликовав от торжества   Победы... Вся гора слилася в пламя,   И посреди его, как длинный, гору   Обвивший змей, чернело войско Рима.   И в этот миг все для меня исчезло.   Раздавленный обрушившимся храмом,   Я пал, почувствовав, как череп мой   И кости все мои вдруг сокрушились.   Беспамятство мной овладело... Долго ль   Продлилося оно – не знаю. Я   Пришел в себя, пробившись сквозь какой-то   Невыразимый сон, в котором все   В одно смешалося страданье. Боль   От раздробленья всех костей, и бремя   Меня давивших камней, и дыханья   Запертого тоска, и жар болезни,   И нестерпимая работа жизни,   Развалины разрушенного тела   Восстановляющей при страшной муке   И голода и жажды – это все   Я совокупно вытерпел в каком-то   Смятенном, судорожном сне, без мысли,   Без памяти и без забвенья, с чувством   Неконченного бытия, которым,   Как тяжкой грезой, вся душа   Была задавлена и трепетала   Всем трепетом отчаянным, какой   Насквозь пронзает заживо зарытых   В могилу. Но меня моя могила   Не удержала; я из-под обломков,   Меня погребших, вышел снова жив   И невредим; разбив меня насмерть,   Меня, ожившего, они извергли,   Как скверну, из своей громады.