Остановка другая: немного иная картина. Здесь живут новые русские и новый русский хай: эти все разноцветные дома, пространственно расставленные, в народе называются путинками. Они издалека очень даже красивые и выглядят величественно, но вблизи видно убогие гипсокартонные плиты и сыплющиеся кирпичи, тут больше попсы из машин и больше разноцветных, пёстрых волос на людях, ненавидящих себя. Глобализм здесь всё задавил. Год или два назад за гипермаркетом проходил митинг загонной оппозиции, есть универ под боком с крутым бассейном и весёлые дети с грустными молодыми родителями. Иная жизнь и иная атмосфера, молодёжь и кладбище соседствуют. Это никого не смущает, что должно быть в любом городе: квартал для молодых людей, студентов и прочих, должен быть рядом с кладбищем, чтобы они ощущали скоротечность и зыбкость их существования, чтобы чтили Memento Mori, невзирая на обманчивую внешнюю оболочку.
Егорка идёт и заходит к друзьям, к нему идут здороваться. Смотрит он на них сначала с игривым недоверием, а после расслабляется, ставит пиво на стол, пропускает период шуток перед пьянкой, только которую он ждёт. Глотает раз рюмку, два рюмку, сигареткой шлифует, три рюмка, четыре, пять, шесть и семь, а теперь можно пойти послушать музыку на балкон.
В этот раз все было по-другому: те же люди, с которыми он собирался в прошлые разы до смерти матери, кроме одного человека, чья квартира и была, видимо. Чувство внутри терзало его по-особенному, а лживость веселья отказывалась зародиться в его сердце. Что-то тут не сходилось с ним, слова не могли никак увязаться, описания его последних дел при вопросе «как дела» получалось скудным, он на входе сказал «нормально», после уточнил: вопрос «как дела?» я считаю крайне неэтичным, так как я не смогу действительно выразить свои дела за пять слов, которые подразумевает этот вопрос, мне бы стоило говорить с минут 30-40, хотя после этого я не выскажусь даже на половину.
В голове он у себя добавил не без ухмылки: поэтому мне легче общаться с мёртвыми писателями, поэтами и философами, чем с вами, – им не лень меня слушать, не считая Ницше, конечно, он может показаться немного высокомерным, зато Чоран и Шопенгауэр любят такое.
Диалоги на пьянках, где каждый человек представляет из себя личность, обычно ведут к разделению по группам на темы общения: кто-то предпочитает отходить в другую комнату, кто-то, находясь в потоке, пытается выразить свои позиции, произнести глагольные страдания оторванного бытия, но в таких компаниях каждый прекрасно понимает: чем больше человек в диалоге, тем не менее качества и смысла несёт каждое слово. Оно пропускается и теряет само себя. Каждый хочет что-то обсудить и диалог превращается в неосознанную пародию мозгового штурма, где каждый старается всунуть доксу. В хороших компаниях это приводит к разделению на группы, в плохих – личное общение не менее бессмысленное и пустословное, почему они довольствуется этим потоком – разницы не будет.
Егор часто это замечал и испытывал ненависть к диалогам в огромных компаниях, ведь её участники могут вместе провести хоть целый день, но ничего друг о друге не узнают, так как говорили звуками, а не смыслами. До того, как челюсть древних обезьян изменилась, они не могли создавать осмысленные звуки – они могли только издавать крики, вопли, вполне инстинктивные, что и напоминало ему общение в таких группах. Это было для него аксиомой: чем больше участников диалога, тем меньше значение каждого слова.
Егор на моменте разделения на маленькие группки растерялся и не смог найти ни одного собеседника, поскольку во время потребления алкоголя, который предрекал последующие сопливые откровения тет-а-тет, он не подлавливал интересного для него человека – он всех игнорировал. Иногда этот способ оказывается, как ни странно, очень даже действенным, особенно чуткие к психологии персоны могут быть завлечены тайнами и мистериями молчаливца, осознавая неповольность его повеления, сверх того, сознавая в нем некий внутренний диктат меланхолии, контр-праздности вечеринки, находя в нем неподдельную глубину мысли и презрение всего веселья, вот почему могут пристать к тихому персонажу.
Егор глубоко вздохнул, неуклюже встал из–за стола и отправился на балкон курить. Алкоголь стал на него действовать и желание в искренности довлело над ним, пока контроль тела, будто и тем для диалога, падал: он готов был говорить обо всем. Хотелось, но он стоит на балконе в полном одиночестве, потягивая сигарету и смотря вниз. 7 этаж, внизу какая-то грязь, до асфальта нужно допрыгнуть бы дельфинчиком – никак не доскачу, а было забавно так всех этих разыграть.