Когда его терзателя поймали, тот сознался, что у Жени была возможность выжить: изменить свою веру. Он не изменил и погиб героем. Потом ещё где-то читал, что его останки мать перевозила на поезде в плацкарте, где тело начало разлагаться и где оно стало отвратительно вонять… её из поезда выгоняют, а она даже сказать, ничего не может объяснить, что такое пахнущее везёт.
Понимаешь, я стараюсь привести мою мысль к тому, что смерть важна и она может определить жизнь человека, смерти не нужно бояться, нужно её оседлать и признать её, взглянуть в лицо… и не начинать это делать снова и снова, чтобы просто испытать страх, иначе такое общество, которое боится – а ты боишься – не сможет ничего сделать. Ты, видно, считаешь, что смерть обезличивает, это далеко не так, она, наоборот, даёт личности статус в истории. Геббельс вот умер, отравил своих детей, думаешь, это обезличего его? Нет, конечно, ты боишься смерти и рисуешь её, только почему?
Когда ты себе исключительно долго рисуешь нечто, при встрече с этим ты будешь волноваться, бояться и обязательно что-то пойдёт не так, это работает, хоть с первой любовью, хоть со смертью. Нужно мириться со смертью, а не бояться её, понимаешь?
Егор почувствовал себя глубоко униженным и оскорблённым, ведь какой-то парень с красивой укладкой что-то смеет ему рассказывать о смерти. Тем более, сметь заявлять ему о его незначительных познаниях в ней, какой-то танатофобии и прочих никчёмных вещах. Он, расслабившись, ответил:
Ты думаешь, что я боюсь смерти, если я в ней живу… я вижу её. Такие рассуждатели, как ты, смиряющиеся со смертью и благосклонно теряющие её из виду… совсем охуели. Видите ли, боязнь смерти – психологический феномен, который, будто кризис рождения, можно легко перебороть. Понимаешь ли ты, что таким образом ты просто отобьёшь от себя и необходимость думать, ведь зачем… это тоже ведёт не к тем последствиям. Боязнь смерти выступает здесь феноменальным знаком, она по-разному интерпретируется в сотнях культур: где-то это праздник, где-то великая печаль и тоска, но у смерти есть явная для меня особенность – она являет бытие, будто смерть животного или человека, я её чувствую всеми фибрами, пропуская через себя потоки ненависти каждого прожитого дня… я сам не умер, потому что я хочу понять, что меня там ждёт… не плане рая или ада, устаревшие концепции… не пустоты, а самого потаённого в смерти, статуса не существования. Если бы я стал бессмертным, я бы проклял каждого человека на Земле, потому что для меня важна смерть. Каково это, не существовать – на этом вся философия и теология стоит. Смерть познаётся лишь в окружающих нас проекциях на себя мёртвых людей, так мы признаем свою ограниченность во времени, да?
–Да
–Ну вот, – собравшись с мыслями, что было непросто, продолжает Егор, – мы ощущаем себя бессмертными, ведь, не было бы нас, мы бы не видели этого самого мира… мы для себя бессмертны, а лишь те, кто умер, смертны. Знаешь, как у Набокова:
Другие умирают,
Я – не другой,
Следовательно, я буду жить вечно.
Если мы признаем свою смертность, мы, на самом деле, играем с самими собой, полностью не веря в это, если мы, зная, что мы можем умереть, идём на работу или занимаемся какой-то посредственной хуетой… тратя время, мы не верим по-настоящему в свою смерть. Это пиздеж. Примерил на себя маску смерти, смирился с этим и пошёл дальше жить с радостной улыбкой. Это именно то, отчего я отказался, и я честен со смертью, потому что боюсь её, не психологически, а метафизически, а что я не смогу убить себя или погибнуть, ложь-речь.
Если бы я не был слишком молод, слаб, непреклонен и убог, я был бы готов отправиться ополченцем на Донбасс, где бы с большой вероятность сдох от хохлов… потому что я, правильно, молод, слаб, непреклонен и убог. Я готов стать на баррикады и сдохнуть… разъебаться о стенку за идею – но не знаю, за какую бы я был готов умереть, евразийство ли, неомарксизм, ленинизм, сталинизм, национализм, синдикализм, путинизм, либертарианство, фашизм… неважно, может, вообще за любую, потому что не знаю, во что я верю. Когда-то ни во что не верит, он готов умереть за всё, что угодно.
Я ничего не боюсь, так как я ментально готов повеситься хоть завтра, хоть сегодня с этого 7 этажа прыгнуть, хоть через неделю разбить голову о камень. Ты сильно ошибаешься во всем.
Павел уже сильно напрягся, изменив позу рук, положив, спрятав их под голову, глаза прищурил и увлечённо ответил:
–Ты, мне кажется, говоришь так гласно и ярко, а дел-то…но, в твоём случае, это даже замечательно. Мне всё-таки хотелось бы узнать, а что так много мыслей о смерти, у тебя кто-то умер?