— А где же тот, кто может идти? — спросила госпожа Дюпон.
— Вот он! — сказал работник, указывая на приближавшегося по галерее человека. — Когда он узнал, что барышень спасли и они ушли сюда, так, несмотря на то, что он старик и ранен в голову, он так быстро пошел, что я еле его обогнал!
Не успел крестьянин закончить речь, как Роза и Бланш бросились к дверям, и в это самое время на пороге показался Дагобер.
Солдат не мог произнести ни слова от волнения.
Он упал на колени и открыл объятия дочерям Симона, между тем как Угрюм скакал вокруг них и лизал руки… Бедный Дагобер не смог перенести волнения, охватившего его при виде детей; покачнулся и упал бы навзничь, если бы его не подхватили… Решено было перенести солдата в соседнюю комнату, и девушки последовали за ним, несмотря на замечание Катрин, что они сами устали.
При виде Дагобера Родена передернуло. Он надеялся, что верный покровитель сирот погиб.
Габриель, страшно усталый, оперся о стул. Он еще не заметил Родена.
В комнату вошел желтолицый человек и направился к Габриелю, на которого ему указал провожавший его крестьянин. На желтолицего успели уже надеть крестьянское платье, и он, подойдя к миссионеру, сказал довольно хорошо по-французски, только с иностранным акцентом:
— Принца Джальму только что принесли… он просил позвать вас.
— Что говорит этот человек? — воскликнул Роден, приблизясь к Габриелю.
— Господин Роден! — произнес Габриель, сделав от изумления шаг назад.
— Господин Роден! — воскликнул вновь прибывший, и с этой минуты уже не сводил глаз с корреспондента Жозюе.
— Вы… здесь? — сказал Габриель с боязливой почтительностью.
— Что вам сказал этот человек? — повторил Роден изменившимся голосом. — Не произнес ли он имени принца Джальмы?
— Да, месье. Принца Джальмы, одного из пассажиров английского судна, которое шло из Александрии и потерпело крушение. Этот корабль делал остановку на Азорских островах, где я находился. Судно, которое везло меня из Чарлстона, вынуждено было, вследствие больших повреждений, остаться там. Я пересел на «Белого Орла», на котором ехал принц Джальма. Мы направлялись в Портсмут; оттуда я намеревался возвратиться во Францию.
Роден не прерывал рассказа Габриеля, потому что его совершенно ошеломило новое известие. Наконец он решился задать еще один вопрос, хорошо понимая, что ответ будет неблагоприятный:
— А вы знаете, откуда этот принц Джальма и кто он такой?
— Молодой человек, столь же добрый, как и отважный… сын индийского раджи, изгнанный из владений англичанами…
Затем, обернувшись к желтолицему, Габриель спросил:
— Как здоровье принца? Как его раны? Не опасны ли они?
— Нет, он, правда, очень сильно контужен… но смертельной опасности нет.
— Слава Богу! — сказал Габриель, обращаясь к Родену. — Видите, еще один спасен.
— Тем лучше! — коротко и властно ответил Роден.
— Я пойду к принцу, — сказал покорно миссионер. — У вас нет никаких приказаний?
— В состоянии вы будете ехать со мной часа через два или три, несмотря на вашу усталость?
— Да… если это нужно!
— Нужно!
Габриель поклонился и вышел в сопровождении крестьянина, а Роден тяжело опустился в кресло, подавленный всеми этими известиями.
Желтолицый человек оставался в углу комнаты. Роден его не заметил. Это был Феринджи, метис, один из трех главарей секты душителей, ускользнувший в развалинах Чанди от преследовавших его солдат. Убив Магаля, он захватил письмо Жозюе Ван-Даэля к Родену, а также рекомендательное письмо к капитану, благодаря которому и попал вместо контрабандиста на «Рейтер». Шеринджи убежал из развалин Чанди раньше, чем Джальма его заметил, и тот, не подозревая, что имеет дело с фансегаром, относился на корабле к метису как к земляку.
Роден с застывшим взглядом, с мертвенно-бледным от немой злобы лицом яростно грыз ногти чуть не до крови. Он не видел, как метис подошел к нему и, фамильярно положив на его плечо руку, спросил:
— Вас зовут Роденом?
— Что такое? — воскликнул тот, подняв голову и вздрогнув от неожиданности.
— Вас зовут Роденом? — повторил метис.
— Да… что вам надо?
— Вы живете в Париже, на улице Милье Дез-Урсэн?
— Ну да… но что вам надо, повторяю?
— Пока ничего… брат!.. потом очень много…
И Феринджи, медленно удаляясь, оставил Родена в состоянии испуга.
Этот человек, не боявшийся ничего, невольно был поражен мрачным взглядом и свирепой физиономией душителя.