— Боже! Бедное дитя! Что с вами?
Не отвечая, Адриенна жестом старалась его успокоить. Впрочем, наблюдая за изменением ее черт, граф успокоился и сам. Вместо горькой иронии и презрения лицо Адриенны, казалось, приобретало выражение неизъяснимо сладкого волнения. Она как будто с наслаждением прислушивалась к опьяняющему чувству счастья, овладевшему душой, и боялась потерять хотя бы частицу этого дивного ощущения. Но вдруг ей пришло на ум, что она обманывает себя иллюзией, что не так поняла графа, и с новой тревогой воскликнула, обращаясь к господину де Монброну:
— Но… это правда? То, что вы сказали?
— Что я вам сказал?
— Ну, да… что принц Джальма…
— Любит вас до безумия?.. Увы! Правда, к несчастью!
— Нет… нет… — с очаровательной наивностью воскликнула молодая девушка. — Не к несчастью… зачем так говорить!
— Что вы сказали? — воскликнул граф.
— Но… эта женщина? — спросила Адриенна, точно это слово жгло ее губы.
— Какая женщина?.. Кто же, кроме вас, может быть ею?
— Как? Так это была я?.. Неужели? Я… Одна я?
— Честное слово… и, поверьте моему опыту, я никогда не видал более искренней и трогательной страсти.
— И никогда в его сердце не было другой любви, кроме любви ко мне?
— Никогда!
— Однако… мне говорили…
— Кто?
— Господин Роден.
— Что Джальма…
— Через два дня после свидания со мной безумно влюбился!
— Вам сказал это… господин Роден! — воскликнул граф, внезапно пораженный новой мыслью. — Но ведь это он же сказал Джальме… что вы любите другого!..
— Я?!
— Ну да, это-то и приводит в отчаяние несчастного юношу!
— И меня приводило в отчаяние то же самое!
— Так, значит, вы его так же любите, как и он вас? — с радостью воскликнул господин де Монброн.
— Люблю ли я его! — вырвалось у Адриенны.
Ее слова прервал скромный стук в дверь.
— Кто-то из ваших людей. Успокойтесь! — сказал граф.
— Войдите! — взволнованным голосом произнесла Адриенна.
Вошла Флорина.
— Что случилось? — спросила ее мадемуазель де Кардовилль.
— Только что приходил господин Роден, Не желая тревожить мадемуазель, он ушел, предупредив, что вернется через полчаса. Угодно будет вам его принять?
— Да, да! — сказал Флорине граф. — И даже если я еще буду здесь… все равно введите его. Не так ли? — спросил он Адриенну.
— Конечно! — отвечала молодая девушка.
В ее глазах мелькнула искра негодования при мысли о коварстве Родена.
— Ага, старый плут! — сказал господин де Монброн. — Недаром я никогда не доверял этому ханже.
Флорина вышла, оставив графа с Адриенной.
4. ЛЮБОВЬ
Мадемуазель де Кардовилль совершенно преобразилась: в первый раз красота ее засияла полным блеском, точно яркий солнечный луч осветил ее расцвет, затуманенный раньше равнодушием или грустью. Легкое раздражение, явившееся при мысли о коварстве Родена, промелькнуло как незаметная тень. Какое ей было теперь дело до обманов, до коварства? Не были разве они теперь разрушены? А в будущем… Какая человеческая сила могла ее разлучить с Джальмой… если они уверены друг в друге? Кто осмелится бороться с двумя решительными людьми, сильными несокрушимым могуществом юности, любви и свободы? Кто осмелится следовать за ними в тот пламенный круг, где они должны были соединиться, счастливые и прекрасные, полные неутолимой страсти, защищенные самым крепким щитом — глубоким взаимным счастьем?
Как только Флорина ушла, Адриенна быстрыми шагами приблизилась к господину де Монброну. Казалось, она даже выросла. Ее можно было сравнить с богиней, шествующей по облакам, — до того была она радостна, легка и победоносна.
— Когда я его увижу?
Таковы были ее первые слова, обращенные к графу де Монброну.
— Но… завтра, я думаю… Его надо подготовить к такому счастью. Для его пылкой натуры внезапная, неожиданная радость может иметь страшные последствия.
Адриенна на минуту задумалась, а потом быстро проговорила:
— Да… завтра… не раньше. У меня есть предчувствие…
— Какое?
— Я, вам скажу потом. Он меня любит… Эти слова заключают в себе все… В них все подразумевается… все… все… А между тем у меня на губах тысячи вопросов… о нем, и все-таки до завтра я буду молчать… потому что завтра, по счастливой случайности… завтра для меня… святая годовщина… До завтра мне придется ждать целый век. Но я могу ждать… Посмотрите! — и она знаком подозвала графа поближе к индийскому Бахусу. — Не правда ли, как он похож? — спросила молодая девушка.
— В самом деле! — воскликнул господин де Монброн. — Это даже странно!
— Странно? — улыбаясь, с нежной гордостью возразила Адриенна. — Странно, что герой, полубог, идеал красоты похож на Джальму?
— Как вы, однако, его любите! — сказал граф, глубоко тронутый и почти ослепленный выражением счастья, сиявшего на лице Адриенны.
— И как я должна была страдать, не правда ли? — сказала она после, минутного молчания.
— А если бы я не пришел сюда сегодня, решившись действовать наудачу, что бы тогда случилось?
— Не знаю… Быть может, я умерла бы… потому что ранена… здесь… насмерть, — и Адриенна положила руку на сердце. — Но то, что могло стать смертью… стало теперь жизнью…
— Это было бы нечто ужасное! — сказал граф с дрожью в голосе. — Подобная страсть… при вашей гордости…
— Да, я горда, но не самонадеянна… Узнав о его любви к другой… узнав, что впечатление, произведенное на него нашей первой встречей, изгладилось так скоро… я отказалась от всякой надежды… не отрекаясь от своей любви! Вместо того чтобы гнать воспоминания о нем, я окружила себя всем, что могло о нем напомнить. За недостатком счастья бывает горькое наслаждение страдать от того, кого любишь.
— Мне понятна теперь ваша индийская библиотека.
Адриенна, не отвечая на слова, подошла к столу, взяла одну из новых книг и, подавая ее господину де Монброну, сказала с выражением небесной радости и счастья:
— Я не могу отрекаться. Я горда… Вот возьмите… прочтите это вслух. Я недаром говорю, что могу ждать до завтра!
И кончиком своего прелестного пальца она указала графу на то, что следовало прочитать. Затем она забилась в уголок кушетки и в глубоком внимании, склонившись вперед и опираясь подбородком на руки, скрещенные на подушке, с обожанием устремив глаза на индийского Бахуса, стоявшего против нее, приготовилась слушать чтение, предаваясь страстному созерцанию Божества.
Граф с удивлением смотрел на Адриенну, пока та не сказала самым ласковым голосом:
— Только медленнее, умоляю вас.
Господин де Монброн начал читать указанный ему отрывок из дневника путешественника по Индии.
— «Когда я находился в Бомбее в 1829 году, в английском обществе только и говорили про одного молодого героя, сына…»
Граф затруднился разобрать варварское имя отца Джальмы, и Адриенна подсказала ему своим нежным голосом:
— Сына Хаджи-Синга…
— Какая память! — заметил с улыбкой граф и продолжал:
— «…молодого героя, сына Хаджи-Синга, раджи Мунди. После далекой и кровавой горной экспедиции против него полковник Дрэк вернулся в полном восторге от сына Хаджи-Синга, по имени Джальма. Едва выйдя из отроческого возраста, молодой принц выказал чудеса рыцарской храбрости во время беспощадной войны, проявив такое благородство, что его отцу дали прозвище „Отец Великодушного“.
— Трогательный обычай! — сказал граф. — Награждать отца, прославляя его в сыне… Как это возвышенно!.. Но какая странная случайность, что вам попалась именно эта книга. Тут есть чем воспламенить самый холодный ум.
— О! Вы увидите, что будет дальше… Вы увидите! — воскликнула Адриенна.
Граф продолжал:
— «Полковник Дрэк, один из самых лучших и храбрых английских офицеров, сказал вчера при мне, что он был тяжело ранен в битве и после отчаянного сопротивления попал в плен к принцу Джальме, который и препроводил его в лагерь, расположенный в деревне…»
Тут граф снова запнулся перед столь же трудным именем, как и в первый раз, и прямо сказал Адриенне:
— Ну, от этого я уж совсем отказываюсь…
— А что может быть легче! — возразила Адриенна и произнесла довольно, впрочем, приятное имя: