- Благодарю вас, добрая госпожа! - воскликнул ребенок, отирая глаза. Хлопните-ка ее еще раз, быть может, она пойдет.
Я геройски ударила еще раз, но лошадь, вместо того чтобы пойти, из лени или по упрямству подогнула колени, легла и стала кататься по земле; запутавшись в своей упряжке, она порвала ее и сломала деревянный хомут. Я отбежала в сторону, боясь, как бы она меня не лягнула... При этом новом несчастье мальчик упал на колени и, рыдая, кричал отчаянным голосом: "Помогите... помогите!"
Крик услыхали... собралось несколько прохожих, и упрямая лошадь получила куда более внушительное наказание, чем от меня... Она вскочила на ноги... Но, Боже, в каком виде была ее сбруя!
- Меня хозяин поколотит, - плакал навзрыд бедный мальчик. - Я и так опоздал на два часа... потому что лошадь не хотела идти, а теперь еще сбруя попорчена... хозяин меня поколотит и прогонит... Куда я денусь?.. Боже мой... у меня нет ни отца, ни матери!
Услышав эти слова и громкие вопли мальчика, одна добрая торговка из Тампля, находившаяся среди зевак, воскликнула растроганно:
- Ни отца, ни матери!.. Но не горюй, мальчуган... В Тампле найдется чем починить твою сбрую... а если соседки одного со мной мнения... ты не останешься босым и без шапки в такой холод!
Это предложение было встречено одобрительными восклицаниями. Лошадь и ребенка повели по направлению к рынку. Одни занялись починкой сбруи, другие - мальчиком. Одна торговка дала ему шапку, другая - чулки, та башмаки, а эта - хорошую куртку! Словом, через четверть часа мальчик был тепло одет, сбруя починена, и видный парень лет восемнадцати, щелкнув бичом над головой лошади в виде предостережения, сказал ребенку, который, осматривая свое новое платье и торговок, считал себя героем какой-то волшебной сказки:
- Где живет твой хозяин, мальчуган?
- На набережной канала св.Мартина, - ответил тот дрожащим от радости голосом.
- Ладно! я помогу тебе отвести лошадь; у меня она не задурит. Хозяину твоему я объясню, почему ты запоздал. Он сам виноват: нельзя поручать лошадь с норовом такому ребенку!
Прежде чем уйти, мальчик снял шапку и робко спросил торговку:
- Госпожа, позвольте мне вас поцеловать!
Глаза его были полны благодарных слез. У этого сироты было сердце.
Меня глубоко тронуло это народное милосердие, и я долго следила глазами за молодым человеком и за ребенком; на этот раз мальчик едва поспевал за лошадью, которая, боясь ударов, не думала больше упрямиться.
Да, я с гордостью повторяю; от природы люди добры. Ничего не могло быть неожиданнее этого порыва ласки и щедрости в толпе, как только бедный малютка воскликнул: "Куда я денусь... нет у меня ни отца, ни матери!" Бедняжка... без матери, без отца, думала я, во власти злого хозяина, который бьет его, не одевает... Верно, и спит-то он где-нибудь в углу конюшни... Бедный малютка! И, несмотря на это, он остался кротким и добрым... Я видела, что он сильнее испытывал благодарность, чем радость, за сделанное ему добро... И вот такая хорошая, честная натура, оставленная без руководства, без поддержки, приведенная в отчаяние дурным обращением, может озлобиться, испортиться, затем придет возраст страстей... а тут еще порочные подстрекатели...
О!.. Добродетель обездоленных вдвойне свята и почтенна".
"Сегодня утром, кротко побранив меня по обыкновению за то, что я не хожу к обедне, мать Агриколя сказала мне следующие слова, трогательные для такой наивно верующей души:
- По счастью, я еще сильнее молюсь за тебя, чем за себя, бедная Горбунья. Господь меня услышит, и _ты, надеюсь, все-таки попадешь в чистилище!_
Добрая матушка!.. Ангельская душа!.. Она произнесла эти слова с такою серьезной и проникновенной добротой, с такою торжественной верой в благополучный исход ее благочестивого вмешательства, что я почувствовала, как у меня на глаза навертываются слезы. Я бросилась ей на шею, так глубоко и искренне благодарная, как будто на самом деле верила в чистилище.
...Сегодня счастливый для меня день. Похоже, получу заработок и обязана буду этим счастьем одной доброй, сердечной молодой особе, которая обещала свезти меня в монастырь св.Марии, где надеется достать мне работу..."
Флорина, глубоко взволнованная чтением дневника, вздрогнула, дойдя до этого места, где говорилось о ней, и продолжала читать.
"Я никогда не забуду того трогательного участия, той деликатной благосклонности, с какой эта молодая девушка приняла меня... несчастную и нищую. Впрочем, я этому не удивляюсь: недаром она живет у мадемуазель де Кардовилль. Конечно, она достойна своей госпожи. Ее имя будет для меня всегда дорогим воспоминанием: оно так же грациозно и красиво, как она сама... Ее зовут Флорина!.. Я ничего не значу и ничего не имею, но если горячие пожелания благодарного сердца будут услышаны... то Флорина будет счастлива... да, очень счастлива... Единственно, как я могу выразить свою благодарность, - это любить ее и помнить!"
Эти слова Горбуньи, так просто выражавшие, какую искреннюю благодарность она питала к камеристке, нанесли решительный удар по сомнениям Флорины. Она не могла больше противиться благородному искушению, которое одолевало ее. Чем больше она читала дневник Горбуньи, тем сильнее уважала бедняжку и привязывалась к ней. Никогда так ясно не представлялось ей, как гнусно будет подвергнуть злым насмешкам и презрению задушевные мысли несчастной девушки. К счастью, добро так же заразительно, как и зло. Возбужденная пылкими, благородными и возвышенными чувствами, какими дышал этот дневник, закалив свою шаткую добродетель в этом чистом и живительном источнике, Флорина, уступив, наконец, одному из тех добрых порывов, которые иногда ее увлекали, вышла из своей комнаты, захватив рукопись, с твердым намерением положить ее на старое место, если Горбунья еще не вернулась, а Родену сказать, что она не могла найти рукопись в этот раз, так как Горбунья, вероятно, заметила первую попытку похитить ее.
13. ОТКРЫТИЕ
Незадолго до того как Флорина решила исправить свой недостойный поступок, Горбунья вернулась с фабрики, до конца выполнив свой печальный долг. После долгой беседы с Анжели, поразившись не меньше Агриколя красотой, умом и добротой молодой девушки, Горбунья с мужественной откровенностью посоветовала кузнецу сделать ей предложение. Следующая сцена происходила в то время, когда Флорина читала дневник и еще не пришла к похвальному решению возвратить его.