- Мы им скажем: "Уважайте ее: быть может, и ваша мать доживет до таких лет!".
В эту минуту Королева Вакханок поднялась со стаканом вина в руке; на ее губах играла горькая и насмешливая улыбка.
- Говорят, к нам идет в семимильных сапогах холера! - воскликнула она. - Я пью за здоровье холеры!
Она выпила залпом. Несмотря на буйную веселость компании, этот возглас произвел мрачнее впечатление. Как будто электрический ток разом пробежал по собранию. Лица всех стали серьезны.
- Сефиза! - с упреком произнес Жак.
- За холеру! - бесстрашно повторила Королева Вакханок. - Пусть она пощадит тех, кому жизнь дорога... и пусть не разлучает и в смерти тех, кто не хочет расставаться!
При этом возгласе Жак и Сефиза обменялись взглядами, ускользнувшими от их веселых товарищей. Несколько минут Королева Вакханок молчала, погруженная в думы.
- А! Это дело другое! - с удалью заметила Роза. - За холеру, и пусть на свете остаются только добрые малые!
Несмотря на эту поправку, впечатление оставалось весьма тяжелое. Дюмулен разом захотел прекратить этот разговор и воскликнул:
- Ну их к чертям, покойников! Да здравствуют живые! А кстати о живых и очень милых живых... Я предлагаю выпить за драгоценное здоровье нашей Королевы! За здоровье нашего хозяина! К несчастью, я не знаю его имени, потому что имел счастье познакомиться с ним лишь в эту ночь, и он, быть может, меня извинит, если я назову его Голышом!
В этом названии нет ничего нескромного: Адама иначе назвать тоже было бы нельзя! Итак, за Голыша!
- Спасибо, толстяк! - сказал Жак. - А я коли забуду ваше имя, то крикну: "Кто не прочь выпить?". Я уверен, что вы отзоветесь!
- Есть! - отвечал Дюмулен, прикладывая по-военному руку к голове и протягивая стакан.
- Впрочем, раз уж мы вместе выпивали, то надо как следует узнать друг друга! - прибавил сердечно Голыш. - Меня зовут Жак Реннепон.
- Реннепон! - воскликнул Дюмулен, которого это имя поразило, несмотря на его полупьяное состояние. - Вас зовут Реннепон?
- Самый настоящий Реннепон. Это вас удивляет?
- Видите ли... Есть очень древняя семья... Графы Реннепон.
- В самом деле? - засмеялся Голыш.
- Графы Реннепон и в то же время герцоги де Кардовилль, - прибавил Дюмулен.
- Неужели я похож на отпрыска столь знатной семьи?.. Я, простой рабочий, развеселый любитель кабачка!
- Вы рабочий? Да это Сказка из "Тысячи и одной ночи"! - с удивлением воскликнул Дюмулен. - Вы задаете Валтасаров пир, катаете публику в каретах, запряженных четверкой... и вы - рабочий?.. Да скажите же мне, какое у вас ремесло?.. Я покинул бы тогда вертоград Господень, хотя до сих пор пробавлялся в нем не без успеха!
- Не подумайте, пожалуйста, что я чеканю фальшивые монеты или подделываю банковские билеты! - со смехом возразил Жак.
- Помилуйте, дружище!
- Что же, это немудрено, учитывая тот образ жизни, который я веду!.. Но я вас успокою: я проедаю наследство!
- Значит, вы кушаете и пропиваете какого-нибудь дядюшку? благожелательно спросил Дюмулен.
- Право, не знаю!
- Как не знаете? Не знаете, чем лакомитесь?
- Во-первых, мой отец был тряпичник...
- Черт возьми! - не мог не смутиться Дюмулен, хотя он и не был очень разборчив в выборе собутыльников. Затем, справившись со своим смущением, он очень любезно заметил: - Что же... всякие бывают тряпичники... некоторые из них обладали великими достоинствами.
- Вы шутите, а между тем близки к истине. Мой отец-тряпичник великолепно знал греческий и латинский языки, а в математике ему не было равного... не считая еще того, что он очень много путешествовал...
- Позвольте, однако, - заметил Дюмулен, у которого и хмель прошел от изумления, - пожалуй, вы действительно из семьи графов Реннепон.
- Тогда, значит, ваш отец, Жак, был тряпичником из любви к искусству! со смехом заметила Пышная Роза.
- О, нет! Он работал ради куска хлеба! - продолжал Жак. - Несомненно, что в молодости он жил в достатке, затем, оставшись ни с чем, он обратился к одному богатому родственнику, но тот отрекся от него и ничего не дал. Отец попробовал извлечь пользу из своих познаний, но не тут-то было: кажется, в это время Париж был перенаселен учеными людьми... Ну, и пришлось искать ремесло, чтобы не околеть с голоду... Отец взялся за крючок, и, должно быть, им достаточно выуживал, потому что целых два года кормил также и меня, когда я вынужден был приехать в Париж из деревни после смерти тетки, у которой жил.
- Ваш почтенный батюшка, несомненно, был великий философ, - сказал Дюмулен. - Но я все-таки не понимаю, откуда вам могло прийти наследство... Или он выудил его из какой-нибудь урны?
- Позвольте закончить... Двенадцати лет я поступил на фабрику господина Трипо, а через два года мой отец погиб от несчастного случая, оставив мне на нашем чердаке только соломенный тюфяк, стул и стол. Кроме того, в изломанном ящике из-под пузырьков одеколона нашлась куча каких-то бумаг на английском языке и бронзовая медаль, которая вместе с цепочкой не стоила и десяти су... Я ничего никогда не слыхал от отца по поводу этих бумаг. Не зная что к чему, я все-таки не сжег и оставил их... И хорошо сделал... потому что мне заплатили за них порядочные деньги!
- Вот Божий дар! - сказал Дюмулен. - Но как же узнали, что они находятся у вас?
- Должно быть, как-нибудь проведали. Один из скупщиков векселей аферист, по-моему, - явился к Сефизе и повел через нее переговоры. Он просмотрел бумаги и заметил, что хотя дело довольно сомнительное, но десять тысяч франков он заплатит. Десять тысяч!.. Целое состояние!.. Конечно, я тут же согласился!
- А вы подумали, что, может быть, эти бумаги стоят гораздо больше?
- Нет... Впрочем, если бы это было так, то отец сам сумел бы пустить дело в ход... А потом, знаете, когда вам свалится с неба десять тысяч такими звонкими монетками, так вы никогда не откажетесь их подобрать... Ну, я и подобрал... Только этот маклер в виде гарантии заставил меня подмахнуть вексель.
- И вы подписали?
- Почему бы и нет? Ведь то была пустая формальность... как сказал этот человек. И правда: вот уже две недели, как срок векселя кончился, а я о нем ничего не слыхал... У меня теперь осталась еще тысяча франков, но она хранится у того же маклера... ведь он мой кассир... С тех пор я и гуляю с утра до вечера и весел, как ребенок, оттого, что отделался от своего мерзкого хозяина, господина Трипо.
Жак сразу помрачнел, как только назвал это имя, Сефиза посмотрела на Жака с беспокойством, так как знала, до чего он ненавидел барона.