В углу уборной сидел, глядя на него с тупым изумлением, Жак Реннепон, по прозванию Голыш. Со дня пожара на фабрике господина Гарди Жак не покидал Морока, проводя ночи в безумных оргиях, противостоять гибельным последствиям которых мог только железный организм укротителя. Жак сильно изменился. Впалые щеки, покрывшиеся пятнами, бледное лицо, отупелый или горевший мрачным огнем взгляд - все говорило, что его здоровье подорвано пьянками. На сухих воспаленных губах Жака змеилась постоянная горькая, сардоническая улыбка. Его живой, веселый ум все еще боролся с отупением от вечного пьянства. Отвыкнув от работы и уже не будучи в состоянии обойтись без грубых удовольствий, стараясь утопить в вине остатки былой честности, Жак без стыда принимал подачки от Морока, который доставлял ему в избытке грубые наслаждения, уплачивая издержки за оргии, но не давая ни гроша деньгами, чтобы держать его постоянно в полной зависимости от себя. После нескольких минут изумленного созерцания Жак наконец сказал Мороку:
- А неплохое все-таки у тебя ремесло; ты можешь похвалиться, что в данное время тебе во всем свете нет равного... это лестно!.. Жаль, что ты не ограничиваешься этим!
- О чем ты толкуешь?
- Да все об этом заговоре, за счет которого мы день и ночь гуляем.
- Дело зреет, но минута еще не настала, - вот отчего мне нужно, чтобы ты был рядом вплоть до великого события! Ты разве на это жалуешься?
- Нет, черт возьми! - сказал Жак. - Что бы я теперь стал делать? Я бы теперь не смог работать, если бы и захотел... водка меня сожгла... силы не стало... у меня ведь не каменная голова и не железное тело, как у тебя... Но опьянеть от пороха, я еще на это гожусь... да, только на такую работу я и способен... Оно и лучше. Это мешает мне думать.
- О чем же ты не хочешь думать?
- Ты знаешь... что, когда я могу думать... я думаю только об одном! мрачно проговорил Жак.
- Все еще о Королеве Вакханок? - с презрением спросил Морок.
- Все еще... только уж мало... Когда я перестану о ней думать... значит, я буду мертв... или вовсе оскотинюсь... знай это, дьявол!
- Полно, ты никогда не был здоровее... и умнее, болван! - отвечал Морок, укрепляя чалму.
Разговор был прерван появлением Голиафа, стремительно вошедшего в уборную. Казалось, этот геркулес еще больше вырос. Он был в костюме Алкида. Его огромные члены, изборожденные толстыми венами в палец толщиной, вздувались под трико телесного цвета, ярко оттенявшим красные штаны.
- Что ты ворвался, как буря? - спросил Морок.
- Это в зале буря: им надоело ждать, и они вопят, как бешеные. Да если бы еще только это!..
- А что там еще?
- Смерть не может сегодня выступать.
Морок быстро, с тревогой повернулся.
- Это почему? - воскликнул он.
- Я сейчас ее видел... она забилась в угол клетки и так прижала уши, точно их у нее отрезали... Вы знаете, что это значит!
- И это все? - сказал Морок, оборачиваясь к зеркалу, чтобы закончить свой головной убор.
- Кажется, довольно и этого... раз она сегодня в припадке ярости... С той ночи, когда она там, в Германии, распотрошила белую клячу, я никогда не видал ее более разъяренной: глаза горят точно свечки.
- Тогда на нее надо надеть ошейник.
- Ее ошейник?
- Ну да, с пружиной.
- И я должен служить вам горничной? - сказал великан. - Приятное занятие!
- Молчать!
- Это еще не все... - со смущением прибавил Голиаф.
- Еще что?
- Да уж лучше вам сказать... теперь...
- Будешь ты говорить?
- Ну... он... здесь.
- Кто, скотина?
- Англичанин!
Морок задрожал; у него опустились руки.
Жака поразила бледность и растерянный вид укротителя.
- Англичанин!.. ты его видел? - воскликнул Морок. - Ты убежден, что это он?
- Более чем... я смотрел через дырочку в занавесе. Он сидит в маленькой ложе у самой сцены... видимо, хочет смотреть на вас поближе... Узнать его не трудно по остроконечному лицу, длинному носу и круглым глазам!
Морок снова вздрогнул. Этот человек, всегда мрачно бесстрастный, казался теперь таким смущенным и перепуганным, что Жак спросил:
- Что это за англичанин?
- Он следует за мной от Страсбурга, где мы с ним встретились, - отвечал Морок, не в силах скрыть подавленность. - Он ехал потихоньку на своих лошадях, следом за мной, останавливаясь там же, где и я, чтобы не пропустить ни одного моего представления. Но за два дня до приезда в Париж он от меня отстал... и я уже думал, что избавился от него! - прибавил Морок со вздохом.
- Избавился?.. как ты странно говоришь, - с удивлением начал Жак. Такой выгодный зритель... такой поклонник!
- Да! - возразил Морок, становясь все более угрюмым и подавленным. Этот мерзавец заключил громадное пари, что я буду в один прекрасный день растерзан в его присутствии моими зверями... Он надеется выиграть это пари... вот почему и следует за мною!
Голыш нашел идею англичанина столь необычной и забавной, что разразился неудержимым смехом, так он давно не хохотал.
Морок, побледнев от гнева, бросился на него с таким грозным видом, что Голиаф поспешил его удержать.
- Ну, полно... полно! - сказал Жак. - Не сердись... я не буду смеяться, если это серьезно.
Морок успокоился и спросил Голыша глухим голосом:
- Считаешь ли ты меня трусом?
- Вот еще выдумал!
- Ну, а этот англичанин с его шутовской рожей для меня страшнее и тигра и пантеры!
- Я верю тебе... раз ты это говоришь... но не могу понять, почему присутствие этого человека наводит на тебя страх.
- Пойми же, дурак, - воскликнул Морок, - что когда я должен следить за малейшим движением зверя, не выпуская его из-под контроля моего взгляда и жеста, мне страшно подумать, что меня сзади стерегут два глаза, с нетерпением ожидающие того мгновения оплошности, когда я стану, наконец, добычей этих самых зверей.
- Теперь понимаю! - сказал Жак, вздрогнув в свою очередь. - Страшно!
- Да... потому что, хотя я и стараюсь на него не смотреть, на этого проклятого англичанина, мне все время мерещатся его круглые, выпученные глаза... Один раз Каин чуть не отгрыз мне руку благодаря этому человеку, чтобы ад его поглотил!.. Гром и молния! - воскликнул Морок. - Я чувствую, что это роковой для меня человек!
И Морок в волнении заходил по уборной.
- Не считая того, что Смерть прижала сегодня уши! - грубо заметил Голиаф. - Если вы заупрямитесь... то предсказываю вам... что англичанин выиграет пари сегодня...
- Пошел вон, скотина! Не дури мне голову предсказаниями беды!.. Пошел... приготовь ошейник для Смерти...
- У всякого свой вкус... Если, уж вам так хочется, чтобы пантера попробовала, вкусны ли вы... - и Голиаф грузно ушел после этой невиданной шутки.
- Но если ты опасаешься, - сказал Голыш, - почему тогда не объявить, что пантера больна?
Морок пожал плечами и отвечал с мрачным воодушевлением:
- Слыхал ли ты о жгучем наслаждении игрока, ставящего на карту честь и жизнь? Ну, вот и я... на этих представлениях, где ставкой моя жизнь... я нахожу такое же жгучее наслаждение, рискуя жизнью на виду у трепещущей толпы, приведенной в ужас моей смелостью... Да, даже в том страхе, какой внушает мне англичанин, есть некое ужасное возбуждение, которому я невольно подчиняюсь.
Вошедший в уборную администратор спросил:
- Можно дать три удара, господин Морок? Увертюра продлится не дольше десяти минут.
- Давайте! - сказал Морок.
- Полицейский комиссар удостоверился в крепости цепи и кольца, ввернутого в пол пещеры на переднем плане. Все совершенно крепко, можете быть спокойны.
- Да... все спокойны... кроме меня... - прошептал укротитель.
- Так можно начинать?
- Можно.
Администратор вышел.
8. ЗАНАВЕС ПОДНЯТ
Три обычных удара торжественно раздались за занавесом. Увертюра началась, но, надо признаться, ее почти не слушали.
Зал был весьма оживлен. Кроме двух лож справа и слева от авансцены, все места были заняты. В ложах сидело множество нарядных женщин, привлеченных, как всегда, необычностью дикого зрелища. Кресла были заняты той же самой молодежью, которая днем каталась на Елисейских Полях. Об их разговорах можно было судить по нескольким словам, которыми обменивались между собой соседи по ложам.