Это было просто и изобретательно: умно в своей простоте. В этом Агата была большой мастерицей и этим отличалась от таких своих современников, как Дороти Сэйерс, которая тоже была изобретательна, но в другой, сложной и нарочитой манере. Сэйерс никогда бы не придумала убийцу, притворяющегося серийным только для того, чтобы спрятать среди других одно-единственное, то самое убийство; или убийцу, который, играя в бридж, специально объявляет конкретную масть, чтобы отвлечь внимание от преступления. Удачный ход, подобный этим, сбивает с толку — ведь все кажется таким простым, и в этом суть искусства Агаты. У Сэйерс есть свои удачные ходы — человек страдает гемофилией, вследствие чего время его смерти определяют неправильно; организм человека приучен к мышьяку, поэтому он спокойно обедает со своей жертвой… — но они представлены читателю в совершенно иной манере, здесь все же видно, как писатель это делает. Агата же со своей безыскусной на первый взгляд простотой стоит особняком. Достигается такая «простота» тяжким трудом, как видно по записным книжкам, но Агата твердо знает, что игра стоит свеч. Конечный «продукт» должен быть безупречен. Геометрия сооружения должна быть такова, чтобы ее можно было повернуть и так и эдак и чтобы она играла при этом разными гранями, как драгоценный камень на солнце. Здание должно быть построено так, чтобы его можно было без труда разобрать. Тогда все окажется надежно спрятанным от взоров извне.
Из-за этой простоты Агату часто понимают неверно. Отсутствие в ее книгах даже легкого намека на авторское присутствие; отказ от чьего бы то ни было вторжения между читателем и жанром; плотная, без зазора, пригонка художественной среды, в которой существуют ее сюжеты, к реальной жизни — вот особенности, сообщающие ее работам почти неправдоподобную прозрачность. И в то же время, если взглянуть под другим углом, эти же свойства оборачиваются изъянами: недостатком глубины и основательности. Тем не менее она шла на это сознательно, ибо отлично понимала, как следует писать книги, чтобы они были надежно сцеплены с бесконечной неразрешимой потрепанной реальностью. Мэри Вестмакотт исполняла роль почетного персонажа без слов в истории романа двадцатого века, выбор Агаты Кристи был иным.
Среди авторов «классического» детектива — Дороти Сэйерс, Марджери Аллингем, Найо Марш — Агата Кристи была единственной, кто не позволял себе вторгаться в собственные книги. Найо Марш, например, более интересовал театр, нежели детективная проза, и она не колеблясь демонстрировала это во многих своих романах. Книги Дороти Л. Сэйерс изобилуют знаниями в самых разных сферах, знаниями, которые принадлежат ей самой, чем она явно гордится: в науке об отливке колоколов и искусстве колокольного звона («Почерк убийцы»), в рекламной индустрии («Смерть по объявлению»), в академической жизни («Вечер выпускников»)… Это может восхищать или раздражать, в зависимости от вкуса, но одно очевидно: автор — образованная женщина, которая развлекается тем, что пишет в детективном жанре, между тем как могла бы (впоследствии так и было)[412] делать нечто требующее более серьезных художественных усилий. Агата тоже умела многое другое, но никогда не чувствовала потребности даже намекнуть на это в своих детективных сочинениях: она строго держалась в рамках жанра, к которому никогда не относилась свысока.
Равным образом она не придумывала сыщиков, которые были бы чем-то иным, кроме как функцией жанра. Эркюль Пуаро обладает удивительной художественной достоверностью, но и он является всего лишь — и только — детективом: всеведущий ум, dues ex machina, воплощение объективной истины. В силу профессии он живет отстраненно от жизни (о чем лишь однажды, как следует из текста «Подвигов Геракла», пожалел — после того как прочел первые строки Гомеровой «Одиссеи»: «Неужели существовало… существует, нечто, чего он лишен? Некое богатство духа? Его охватила печаль»). Мисс Марпл тоже живет в стороне от реального мира. Она по сути своего характера — наблюдатель, хотя и играет некую узнаваемую общественную роль, чего нельзя сказать о Пуаро.
412
Сэйерс написала религиозную пьесу «Человек, рожденный, чтобы стать королем» и незадолго до смерти в 1957 г., почти завершила перевод «Божественной комедии».