За пределами Востока, однако, Агате в какой-то мере удавалось держать дистанцию с собственной славой. «Наверняка она была счастлива находиться подальше от гнета, который испытывала в Англии, — сказала Джоан Оутс. — Помню, едва завидев машину — мы все ненавидели осаждавших нас визитеров, — Агата удалялась в свой крохотный „кабинет“ и запирала дверь. Однажды приехали два молодых финна. Они явились специально, чтобы увидеть Агату Кристи, и не желали слышать никаких отказов. Они знали, что она там, и были полны решимости познакомиться с ней. Войдя в дом, молодые люди обнаружили, что у нее отдельная комната, и стали барабанить в дверь, за которой скрывалась Агата. Когда к вам проявляют подобное внимание, можете себе представить, как приятно находиться в месте, где такое случается по крайней мере нечасто».
Это действительно служило одной из основных причин ее частых отлучек на Восток. На протяжении 1950-х гнет общественного внимания к Агате на родине стал столь тяжким, что Восток приобрел для нее притягательность поистине духовного убежища. «Как прекрасно по утрам выползать на балкон и смотреть на Тигр, — писала она Розалинде, — отдохнуть, сидя под солнцем, обдумать парочку замысловатых убийств, поворошить огонь в очаге и съесть хорошую порцию довольно грубой пищи!» Несмотря на все посольские ловушки, это была более простая жизнь. Она обладала тем обаянием примитива, который Агата изобразила в конце своего раннего романа «Человек в коричневом костюме»: там ее героиня, «молодая цыганка», живет в духовном слиянии с грандиозной южноафриканской природой, и ее ничуть не волнует холодный суперцивилизованный Запад. Что-то привлекало Агату в тамошнем пронзительном воздухе, необузданном климате и улыбчивом арабском фатализме. («Сара наслаждалась его легкой размашистой походкой, гордо-независимой посадкой головы. Только европейские детали его костюма казались безвкусными и неуместными».[460]) Это обаяние она ощутила, впервые посетив Багдад в 1928 году, когда он помог ей перестроиться после кончины ее прежней жизни. Теперь он стал для нее иного рода убежищем. Он приносил очищение. Если Англия грозила одолеть ее, она всегда могла собрать чемоданы и устремиться на Восток. Правда, психоз вокруг ее славы вырос настолько, что за ней могли следовать и до берегов Тигра. Но было еще кое-что, что она каждый год мечтала хоть на время оставить позади; и ей повезло, что к тому моменту на родине у нее была команда людей, которые могли присмотреть за ее делами в обмен на финансовую защиту, которую она им предоставляла. Quid pro quo — услуга за услугу: она получала свободу делать работу, которая обеспечивала их содержание.
Эдмунд Корк теперь большую часть своей жизни посвящал организации жизни Агаты. Агата называла это «Службой Корка»: управляя ее издательскими делами, он одновременно разбирался с арендаторами, устраивал ее путешествия и валютные операции, бронировал места в отелях, покупал театральные билеты на самые разные лондонские представления (желательно во втором ряду партера), делал за нее ставки на Гранд-Нэшнл (и на дерби, если она бывала в отъезде в июне), оплачивал ее счета и пытался — почти неразрешимая задача — улаживать ее налоговые проблемы. «Я полагаюсь на Вас, Эдмунд» — таков был ее постоянный рефрен. Заботиться об Агате неизбежно означало заботиться и о Максе, не только об издании его книги о Нимруде, но и о его личных делах. Например, когда у Макса оказались дела в Париже, Корк забронировал ему номер в отеле «Монталамбер». За все труды Макс отблагодарил Корка замечанием: «Я бы особо никому этот отель не рекомендовал».
Розалинда тоже была включена в орбиту обслуживания матери. В 1949 году она снова вышла замуж — за человека безмерного обаяния по имени Энтони Хикс, который ранее был принят в гильдию адвокатов, но впоследствии плодотворно работал на Агату, что устраивало обоих. Энтони считал Агату «прекрасной тещей» и, как говорили, боготворил Макса (позднее, когда они с Розалиндой стали хозяевами Гринвея, Энтони настоял на том, чтобы спать на старой узкой кровати Макса, установленной рядом с их помпезным двуспальным ложем). Со своим сдержанным юмором, способностью ладить со всеми, острым умом, который он обычно держал при себе, Энтони очень легко вошел в семью. В какой-то мере отгородившись от мира, он сосредоточился на изучении Тибета, ему нравилось так жить.