«Все это — визитеры, песчаные мухи, какие-то особые жуки, а теперь еще и москиты — сильно поубавило во мне энтузиазма. И когда я читаю о твоих желтых нарциссах, я тоскую по Поллирэчу, по тебе и Энтони и еще, может быть, по парочке японских стихотворений!
Но теперь осталось недолго…»
Тем не менее Агата ездила в Нимруд и чтобы быть рядом с Максом, и чтобы отдохнуть от тягот жизни в Англии; о том, чтобы отпустить Макса на Восток одного, не могло быть и речи. Она бы больше никогда в жизни не оставила мужа одного. Розалинда знала, что мать предана Максу настолько, что даже использует собственную карьеру, чтобы способствовать процветанию карьеры мужа, и это тоже играло роль в ее желании помочь матери. Вероятно, отчасти этим объясняются и ее попытки заморозить сумму жалованья, которое Агате ежегодно выплачивала «Агата Кристи лимитед». Ведь эти деньги были бы неизбежно истрачены на жизнь с Максом: путешествия, поездки в Рим и Париж, проживание в отеле «Бристоль» и шикарные французские ужины («ударили по шато латур урожая 1924 года, — писал Розалинде Макс в 1953 году, — и завершили „шатобрианом“ под бернским соусом и полным набором французских сыров. Вино стоило 1600 франков…»). Чем больше у Агаты было бы денег на личные расходы, тем больше тратилось бы на подобные вещи.
Считается, что Розалинда очень любила Макса, хотя никаких особых свидетельств, ни подтверждающих, ни опровергающих такое мнение, нет. «Он не бил ни меня, ни мою мать, насколько я помню», — сказала она о нем.[498] Конечно, он относился к ней с симпатией, это показывают его письма с войны, и прекрасно ладил с Энтони: оба были интеллектуалами и любили поболтать за бокалом вина. Чувства Розалинды не столь очевидны. Ее тетушка Мэдж, умершая в 1950 году, никогда не доверяла Максу, равно как и ее сын Джек, — они считали его безусловно умным человеком, но с хитрецой. У них вызывало настороженность то, что молодой бедный мужчина (к тому же католик) искал брака с женщиной, которая была намного старше его и притом весьма богата. Нет никаких доказательств тому, что Розалинда разделяла их мнение. «Вполне вероятно, она могла обижаться из-за того, что дядя Макс увозил ее мать на раскопки, а ее запихивали в школу-пансион или оставляли на попечение Агатиной секретарше», — говорил Джон Мэллоуэн, хотя на самом деле Розалинда с большим воодушевлением отнеслась ко второму браку матери. Но, похоже, со временем она начала с подозрением относиться к одному конкретному аспекту поведения Макса.
Никому достоверно не известно, был ли у него роман с Барбарой Паркер, женщиной, отвечавшей за организацию раскопок в Нимруде, на которой он женился менее чем через два года после смерти Агаты. Подобная связь, если она и существовала, разумеется, держалась в строгом секрете. Тем не менее по этому поводу ходили слухи и сплетни, иные из которых, видимо, достигали ушей Розалинды, а возможно, и Агаты. Действительно ли, несмотря на все ее старания постоянно оставаться рядом со вторым мужем и всячески его ублажать, Макс предал ее так же, как Арчи?
На восемнадцать лет моложе Агаты и, безусловно, далеко не такая выдающаяся личность, как она, Барбара Паркер была по-своему интересной женщиной, отнюдь не заурядной. В своей книге о жизни Агаты Джаред Кейд — который, конечно же, придерживается мнения, что связь между Максом и Барбарой существовала, — описывает Барбару как существо жалкое: трудолюбивая старая дева, которая «уступчивым характером и собачьей преданностью [Максу] маскировала свои неудовлетворенные сексуальные потребности». Такова, возможно, была точка зрения Джудит Гарднер (и ее мужа Грэма), но не такой Барбара предстает в воспоминаниях других людей. «Весьма замечательная женщина эта Барбара, — рассказывал доктор Джулиан Рид, который в 1960-е был молодым археологом. — У нее был такой раскатистый шепот, что, когда она произносила им: „Он — один из них“, — слышно было в другом конце комнаты».[499]
«Я обожала Барбару, — говорила Джоан Оутс, которая жила с ней на раскопках в Нимруде в одной палатке. — Она была необычной личностью. Обладала характером. Ее можно с полным правом включить в список выдающихся англичанок, которые провели много лет на Ближнем Востоке, таких как леди Хестер Стэнхоуп, — она женщина той же закалки, потрясающая. Немного странная, но когда живешь такой жизнью, невольно становишься странной».[500]