То, как Барбара оказалась в мире археологов, показывает, сколь узким — и в то же время открытым для энтузиастов — он был в предвоенные годы. Объявление о том, что набираются слушатели на курс по археологии Западной Азии, она увидела на доске объявлений в лондонском институте Кортолд, где изучала китайский язык. До того она работала манекенщицей в доме моделей «Уорт» и посещала Академию танца. Барбара решила записаться на этот курс. Единственной, кто посещал его, кроме нее, была Рейчел Максуэлл-Хислоп, которая рассказывала: «Курс существовал лишь на бумаге. Никто никогда ничего от нас не требовал!»[501] Но с легкой руки Стивена Гленвилла — «благослови Бог его душу» — две женщины познакомились с работавшим в Британском музее Сидни Смитом и стали под его руководством изучать клинопись. «Он был поражен. Поражен настолько, что отнесся к нам с изумительной любезностью». Смит консультировал их после работы в музее и отсылал к источникам, существовавшим только на немецком языке, которого ни одна из них не знала, но, к счастью, позднее к ним присоединилась еще одна студентка, которая оказалась двуязычной. Рейчел Максуэлл-Хислоп была высокообразованной аспиранткой, настроенной на академическую карьеру, чего отнюдь нельзя было сказать о Барбаре, но она окончила двухгодичный курс, и хотя, судя по биографии Макса Мэллоуэна, написанной Генриеттой Макколл, «коллеги никогда ее слишком всерьез не принимали», очевидно, обладала пытливым и быстрым умом. «Археология в те времена была такой живой, — рассказывает Рейчел Максуэлл-Хислоп, чье увлечение предметом подогревалось лекциями Леонарда Вули. — Например, он показывал слайд и говорил: „Это место, где причалил Ковчег!“ Чрезвычайно волнующе! Нельзя было даже предположить, какой будет следующая находка. И занималось этим совсем немного людей. Мы все друг друга знали, и все попали в этот круг странными путями».
Когда Макса взяли на работу в институт археологии, Рейчел Максуэлл-Хислоп стала его ассистенткой-лектором, а Барбару, работавшую до войны в Палестине, «забросили в Багдад» в 1949 году руководить домом БША. К тому времени Макс был уже некоторое время знаком с нею; в письме военного времени он просит Агату передать Барбаре — тогда работавшей в лондонской пожарной службе — просьбу «прислать моего Геродота» в Триполитанию. По приезде в Ирак она почти не владела арабским, но быстро выучила его и приспособилась хорошо ладить с арабами. Ее связи в арабском обществе оказались бесценными для Макса Мэллоуэна. «В Багдаде никуда не пробьешься, если не знаешь нужного человека, и когда возникали трудности, Барбара всегда знала, кого следует пригласить на ужин».[502] Так что Макс извлекал выгоду не только из состояния Агаты, но и из умения Барбары ориентироваться в местной обстановке.
Барбара была стройной и хрупкой, с заостренными чертами лица и большими выразительными глазами. Ее внешность послужила моделью для портрета Валери Хобхаус в «Хикори-дикори». «Валери очень похожа на Барбару!» — записала Агата в одной из своих тетрадок. Говорили, что Барбара была очень привлекательна, хотя в целом, похоже, ей — в отличие от соблазнительно красивой Валери — недоставало уверенности в себе, чтобы стать femme fatale. Джон Мэллоуэн вспоминает, что в Гринвее «ее приходилось держать подальше от тарелок и бокалов, потому что она была несколько неуклюжа». Но на фотографии, сделанной на раскопках в Нимруде, видно ошеломляющее различие силуэтов Барбары и Агаты: один — чуть оплывший «цаплевидный» силуэт бывшей манекенщицы, другой — грузный силуэт стареющей слонихи. «Барбару нельзя было назвать элегантной, — говорит Джоан Оутс. — Она была немного эксцентричной, носила традиционные курдские штаны, но имела хороший рост и была очень стройна». Совершенно определенно она нравилась знатным арабам, с которыми легко находила общий язык. Однажды в 1950 году ее обвинили в нарушении нового закона, запрещавшего впредь сливать нечистоты в Тигр (хотя в таком доме, как резиденция БША, где сточные трубы были выведены в реку, другой возможности не было). «Ее вызвали в суд, — рассказывала Джоан Оутс, — адвоката не было, поэтому она решила защищать себя сама. По-арабски, языком она к тому времени владела достаточно хорошо. И она вела собственную защиту в суде, и была признана невиновной, и судья пригласил ее пообедать с ним». В 1951 году Агата писала Розалинде: «…наша Барбара теперь в весьма близких отношениях с шейхом Абдаллой, от которого получила дюжину индеек, набор диванных подушек с пестрыми шелковыми кистями и призму…»