— И не просто жили, а умудрились заварить такую кашу, что мы все до сих пор хлебаем так, что иной раз рука устаёт. Хоть черпак бери побольше, — добавила Агата.
— Только так и не стало ясно, что у них там произошло? Понятно, что твои, рыжик, прабабки, умудрились зацепить каждая по моему прадеду. Но в чём тогда дело? И почему мы тогда до сих пор не родственники?
— А я, кажется, догадываюсь, — покраснела как спелый помидор Агата, — мне ещё одно видение потом было.
— И какое? — не выдержал я, так как она замолчала. И так залилась краской, что любопытно стало так, что сил нет. А ещё захотелось её такую разомлевшую и стесняющуюся прижать к себе поближе и потискать хорошенько.
— Ты не совсем прав, когда утверждаешь, что между моими бабушками и твоими дедами прям сплошная идиллия была. Это не история про Зиту и Гиту, где каждой по брату-красавцу досталось. В истории с нашими предками совсем по-другому всё вышло. Твои прадеды оба своей парой одну мою бабушку выбрали, Агату. А Аграфена не у дел осталась.
— А с чего ты так решила, Агата? — а это мама в себя пришла.
— Я своими глазами видела, как предок Григорьевых и Архангельских одновременно бабушке свои метки волчьи поставили.
— А она что? Не сопротивлялась при этом?! — ужаснулась мама.
— Совсем нет. Ей, по всей вероятности, они оба нравились.
В комнате повисла угнетающая тишина. Сказать по сути было нечего, поэтому мы все и молчали.
Я не выдержал:
— Ну и даже если это так? Давайте допустим, что они сделали такой выбор. Нам же известно, что как в прошлом, так и сейчас оборотни, хоть и редко, но заключают тройные союзы. И пример с нашей Никой и братьями Киреевыми тому яркое доказательство. В чём же дело тогда? Что должно было такое произойти, что вместо счастливого союза и кучи общих потомков мои прадеды разделились на два враждующих стана? И если бы не мои родители, то неизвестно что было бы сейчас.
— Не знаю, Филипп. Но мы непременно должны всё это выяснить. Жаль, конечно, что самой бабушки уже в живых нет. Хотя если учесть, сколько ей сейчас было бы лет!..
Агата замолчала, уставившись на то, что сейчас делала моя мама. А моя родительница, которая всегда, сколько я её помню, отличалась спокойным, кротким и уравновешенным нравом, сейчас вообще мало саму себя прежнюю напоминала.
— И здесь эта ненавистная Ирина! — в сердцах сказала мама. А потом достала из альбома фотографию своей сестры и стала рвать её на клочки, — как же я тебя ненавижу! Ты испортила нам жизнь! И продолжаешь это делать до сих пор! Я не хочу, чтобы моя Ника повторила печальную судьбу Агаты. Да и сыновья Ивана и Милены ничем не заслужили этот любовный треугольник!
Мама, изорвав в клочки ненавистную фотографию разрыдалась. Я обнял её и прижал к себе, пытаясь успокоить. И далеко не сразу обратил внимание на Агату, которая что-то нам говорила. Но когда прислушался, мягко сказать, ошалел.
— Тётя Бажена, Филипп, вы только посмотрите на это! Здесь есть их адрес! Оказывается бабушка переписывалась с этой Ириной. И она прекрасно знала, где находилась ваша Ангелина!
А когда все кусачки изорванной фотографии были подняты с пола и сложены воедино, мы все смогли рассмотреть, что там написано.
Там был адрес. Ну кто бы сомневался, что тётка упрячет нашу Ангелинку не куда-то там, а максимально далеко. И ведь даже из всех стран Латинской Америки самую глухую и преступную выбрала. То-то и получилось, что там их никто не нашёл за все эти годы.
— Дети, я думаю вы понимаете, что я вынуждена вас оставить? — вытирая слёзы произнесла мама, спешно поднимаясь на ноги.
— Я с тобой, мам!
— Нет, сынок. Ты должен остаться здесь, с Агатой. Завтра полнолуние. И ты будешь рядом со своей невестой в её первый оборот.
— Но с чего вы взяли, что я непременно обернусь?!
— Просто поверьте. И не наделайте глупостей, дети. Я думаю вы достаточно взрослые и умные, чтобы понять, о каких глупостях я сейчас говорю.
— Мам, не смущай моего рыжика ещё больше!
— Уж как есть. И давайте мы сначала найдёт Агнелину, а уж потом на вашей свадьбе погуляем?
— Да мы как-то не против, правда Агата?
— Да что я вам здесь всё это говорю! — спохватилась мама, — Аграфена же всё-равно вам не позволит наделать глупостей. Даже если вы оба этого очень сильно захотите.
На том разговоры прекратились. Мама схватила обрывки фотографии с адресом и выбежала из комнаты. А спустя минут десять, не больше, пределы поляны уже покидала белоснежная волчица, к шее которой был примотан небольшой свёрток.
— Если они до сих пор живут там, не сменили адрес, то твои родители их найдут. И Кирилл от меня отстанет с помощью, — бросила Агата.
— Ты права. Только что-то мне подсказывает, что мы не всё в той комнате нашли и рассмотрели. Идём!
В комнате мы с рыжиком пробыли до глубокого вечера. Мы ещё раз пересмотрели все альбомы. Потом очередь дошла до записных книжек и старых как сама жизнь тетрадей. Все они были исписаны очень красивым, почти каллиграфическим подчерком. Только вот я мало что разобрать из написанного смог.
— Это устаревший язык. На таком как раз в их время писали и говорили, — пояснила Агата.
А потом принялась читать и переводить. На что я удивился.
— Нас в приюте этому учат. Хотя скажу честно: пользы я никогда никакой не видела.
— Зачем тогда учат, раз пользы нет?
— Объясняют тем, что так лучше смысл молитв доходит.
И не знаю как там с молитвами и псалмами, но вот смысл написанного в этих тетрадках мы уловили. И оказались они не чем иным, а своего рода личными дневниками той самой Агаты.
Некоторые строчки моя Агата читала и переводила без проблем, а на некоторых как будто спотыкалась и останавливалась. И чаще всего причина была в её природной стеснительности. Ну да, не каждый день читаешь записки о любви своей далёкой родственницы. Тем более, что избранников было два. Сразу два.
Когда всё было перечитано и обдумано на две была уже ночь.
— Идём спать? — предложил я.
— Идём. Интересно твоя мама уже в пути?
— Думаю что да. Представляю, как отец обрадуется новости.
Мы вышли из комнаты и, не сговариваясь, направились туда, где спала Агата.
— А ты со мной будешь спать?! — удивилась Агата, когда я бесцеремонно стал стягивать джинсы и майку.
— А что не так? Или ты меня до сих пор стесняешься?
— Ну и это тоже. Но я больше всего боюсь, что вдруг…
— …что-нибудь загорится?! Ты правда в это веришь? Да брось! Идём. У тебя кровать большая. Не такая конечно, как у нас дома, но мы на ней поместимся.
— И снова придётся за новым одеялом в сундук лезть? — поддела она, сама при этом уже переодевшись в ночную рубашку.
Я же на неё в это время засмотрелся. Лунный свет беспрепятственно попадал в окно и освещал тело моей малышки лучше любых софитов. И хотя она переодевалась, стоя ко мне спиной, от моих любопытных глаз не укрылась её нежность и красота. Желание обладать своим рыжиком захлестнуло с головой. Опомнились мы с ней только после того, как очередное одеяло превратилось в пепел. Ну а губы у Агаты превратились в сплошное искусанное нечто. Но это нечто было таким нежным и манящим, что пожар в самой напряженной части моего тела не только не уменьшился, а возрос до невероятных масштабов, причиняя не только дискомфорт но и боль.
Агата поворчала немного. А потом достала ещё одно одеяло, и, соорудив из него своеобразную границу между нами, легла. Я последовал её примеру.
Ночь прошла более или менее спокойно. Если не считать того, что я несколько раз просыпался от едва слышных стонов девушки. И каждый раз, ругая непонятно кого последними словами, отползал на самый край кровати. Только каждый раз на теле девушки добавлялось по новому ожогу.
Да уж, мама была права. Сторож у нас с малышкой такой, что ещё поискать нужно.
Утро, как и день прошли в делах и заботах. Я даже познакомился с соседской девчёнкой Авророй.