— Простите. — Он отодвинул расстроенного толстяка и вошел в комнату.
Седая женщина, повязанная черной косынкой, сидела в углу на диване. Взгляд совершенно остекленел. Она не плакала, а только тихонечко раскачивалась и повторяла беспрерывно:
— Донюшка, моя донюшка, за что же ты меня так? Таточка моя нежная, за что же ты? Что мне жить без тебя? Донюшка моя, донюшка…
Около нее, обняв за плечи, сидела девушка с опухшими красными глазами и говорила:
— Ну, мамочка, дорогая, перестань! Перестань, мамочка…
Женщина все время раскачивалась.
— Донюшка моя светлая, солнышко мое, Таточка, убили меня вместе с тобой, Таточка…
Стас осторожно прошел к окну. Вдруг женщина подняла голову и увидела Тихонова:
— Вы с работы Таточкиной?
Стас немного растерялся, неожиданно остро почувствовал свою неуместность здесь и сказал угрюмо:
— Я из милиции.
Женщина смотрела на него долго, внимательно, и Стасу стало нестерпимо страшно — такое чудовищное страдание было в этих набрякших выцветших глазах.
— Подойди, сынок, — сказала женщина вдруг охрипшим голосом. Стас подошел. — Наклонись. — Стас нагнулся, она провела ледяной ладонью по его лбу, и он сразу вспомнил, как ночью прикоснулся рукой к уже окоченевшему лицу Татьяны.
— Дочку мою, Таточку, убили, — сказала женщина тихо. И тут что-то хрустнуло в ней, и она в голос, от всего рвущегося сердца закричала: — Уби-и-ли-и! Донюшку мою! Кровиночку мою родную!
Девушка обняла ее, охватила крепко, как будто хотела остановить рвущийся из нее крик.
— Мамочка, перестань! Ты убьешь себя!.
— Ой, Галенька, что жалеть-то мне? Убили меня сегодня, не хочу больше жить. Зачем жить мне? Как домой пойду, если завтра положат ее в землю ледяную?
Какая-то старуха громко зарыдала. Стас окаменел. Женщина повернулась к нему:
— Сынок, дожить хочу только, как поймают этого ирода! Если не поймаешь его, зря живешь ты на земле. Слышишь, это мать тебе говорит!
Галя крикнула:
— Ну зачем ты, мамочка! Посмотри, на человеке и так лица нет.
— Ни на ком сейчас лица не должно быть! Галюшка, человека убили! Дочь мою убили! Все люди на земле кричать должны — человека убили! Какого человека уби-и-ли-и-и!..
…Тихонов целый час расспрашивал в соседней комнате Галю обо всем, что могло иметь отношение к убийству Тани. Ничего, ничего, ровным счетом ничего девушка не могла сообщить полезного. Уже перед самым уходом вспомнил:
— А кто такой Константин Михайлович?
— Это Ставицкий — Танин приятель. Одно время они даже пожениться хотели. Но он скрыл от нее, что был женат. А она врунов ненавидит. Вот и пошло у них вкривь и вкось. Но все-таки они видятся иногда…
Девушка не замечала, что говорит о Тане, будто она должна скоро прийти…
Тихонов шел по улице, раздумывая, где лучше встретиться с шоферами — поехать в парк или перехватить их на остановке “Владыкинский круг”. Оба варианта имели свои плюсы и минусы. В парке можно было поговорить обстоятельно — на линии водителей поджимал график. Но встреча на остановке психологически целесообразней — им придется вспоминать только нить событий — обстановка же полностью сохранялась. С этим нельзя не считаться. Впрочем, подумал Стас, если это не пройдет, вызову их на Петровку и попробую копнуть глубже.
Он приехал во Владыкино задолго до пяти и решил еще раз пройти по тропинке. На том месте, где упала Таня, снег был уже плотно утоптан, по тропинке деловито шагали люди. Стас дошел до гостиницы “Байкал”, бессознательно считая шаги. Потом повернул обратно. Здесь она упала. Лапина говорит, что вот тут убийца еще шел впереди. Сколько же шагов сделала Таня со смертельной раной в сердце? Тропинка заворачивала за дом шестнадцать и кончалась на автобусной остановке. Евстигнеева помнит, а может быть, ей кажется, что она помнит, будто сразу после того, как они нашли Таню, раздался гул уходящего автобуса.
Шофер Гавриленко не помнил.
— Бес его знает! У меня длинных мужиков в черных пальто и кепках, почитай, сотня за день проедет…
Тихонов на него и не очень-то рассчитывал. Машина Гавриленко ушла в двадцать двадцать шесть. А Евстигнеева говорит, что они вышли, из дома минут двадцать девятого. За шесть минут они дойти почти до самой остановки не могли. Убийцу, вероятнее всего, увезли Демидов или Ласточкин.
Увез Демидов. Толстый, с маленькими серыми глазками и красным носом в голубоватых прожилках, он говорил спокойно, ковыряя каблуком кирзового сапога снег около кабины.