Время от времени приходили весточки от старого друга — Дудина. Их передавали военнопленные, завербовавшиеся но совету майора в разведшколу.
Вот и сейчас, едва Никулин подошел к столовой, его остановили трое худых рослых парней. “Из лагеря”, — безошибочно определил Николай Константинович, глядя на их землистые лица со впавшими щеками. Один из троих тихо спросил хриплым, простуженным голосом:
— Никулин?
— Допустим, так. Что дальше?
— Мы с приветом от Папаши.
— Жив старик, значит, — обрадовался Никулин.
— Пока жив. Только ослаб очень. Нас к тебе направил. Командуй, мы в твоем распоряжении.
Созданная с огромным трудом и риском цепочка — Саласпилсский лагерь — Валкская школа — советский тыл — продолжала действовать. Никулин и Дудин имели право быть довольными. Договорившись с новыми знакомыми о дальнейших встречах, Николай Константинович отправился в юрод. Привычно наблюдая за окружающим, Никулин колесил по улицам городка, и, лишь убедившись, что за ним никто не следит, вошел в одноэтажный домик с вывеской “Фотография”.
Старый знакомый — хозяин заведения Лайминьш настороженно встретил его.
— Здравствуйте, господин Никулин, — вежливо проговорил он. — Вы желаете сфотографироваться?
— Мне нужно поговорить с вами о важном деле, — ответил Никулин.
Лайминьш искоса поглядел на собеседника. Еще недавно он доверял Никулину, не таясь, беседовал с ним. Но теперь, поняв из разговоров, которые вели между собой его клиенты, что Никулин чем-то отличился перед немцами и его ждет награда, всерьез обеспокоился. Не пойдет ли во вред ему былая откровенность? Угадав его колебания, Николай Константинович проникновенно сказал:
— Я знаю вас как честного человека, товарищ Лайминьш. И потому прошу помочь мне, вернее, не мне, а своему народу, всем патриотам, борющимся против фашистов, которых мы оба одинаково ненавидим…
Лайминьш вскинул голову, пристально посмотрел на Никулина. Тот не отвел взгляда. Он серьезно и с ожиданием глядел на собеседника. Фотограф, помолчав с минуту, спросил:
— Что я должен сделать?
— Мне нужны фотографии людей, которых приводит Шнеллер. С каждого негатива делайте лишний отпечаток для меня. Я буду приходить и забирать эти фотографии.
— Но это очень опасно… Шнеллер не спускает с меня глаз во время работы.
— Но это очень нужно, — возразил Никулин. — Подумайте о тех, кто рискует гораздо большим для своего народа.
— Хорошо, я попытаюсь, — проговорил наконец Лайминьш.
Лицо Никулина просветлело. Он крепко пожал руку своему новому соратнику и сказал:
— Я не сомневался, что услышу такой ответ. Вы настоящий патриот, Лайминьш.
Договорившись о времени и порядке встреч, Николай Константинович поспешил к себе домой. Теперь следовало подумать о том, где хранить фотографии. В комнате оставлять их нельзя, прятать вне расположения и неудобно, и опасно. Лучше всего хранить фотографии где-нибудь в штабе.
Весело насвистывая, Николай Константинович поднялся по лестнице на второй этаж дома. Здесь был кабинет Шнеллера, а неподалеку, в темном закоулке, Никулин хранил свой инвентарь — ведра, тряпки, веники. Тут у самого пола еле держался в кладке один кирпич. Если вытащить его да отбить половину, то получится неплохой тайник. А половина кирпича будет вместо пробки.
Проворно орудуя ножом, Никулин расковырял известь вокруг кирпича, расшатал его и вытащил из гнезда. Тайник был готов. В коридоре послышались торопливые шаги. Выглянув из своего укрытия, Николай Константинович увидел Сюганова. Тот постучал в дверь кабинета Шнеллера. Никулин подался назад, но, видимо, Сюганов успел заметить его, потому что, едва он вошел в комнату, оттуда выскочил Шнеллер и сразу направился к Никулину.
— Вы что здесь делаете? Подслушиваете у моей двери?
— Что вы, господин капитан, — спокойно ответил Николай Константинович. — Я собираюсь мыть полы.
— Идите домой, — отрезал Шнеллер. — Сегодня никакой уборки не надо.
Барон пристально посмотрел вслед уходящему Николаю Константиновичу, потом круто повернулся и вошел в кабинет.
— Я вызвал вас, чтобы поговорить о Никулине, — сказал Шнеллер вскочившему при его появлении Сюганову. — Мне он внушает серьезные подозрения. Слишком много неясного в его поведении. За ним нужен присмотр.
В комнату, где жил чекист, Шнеллер поселил агента Громова. Настоящей фамилии нового соседа узнать не удалось. Присмотревшись к нему, Николай Константинович понял, что Громов — глаза и уши начальника школы.