«Я».
«У вас нет чего-нибудь почитать?»
«Например?»
«Ну, какого-нибудь романа».
«В данный момент нет. Но если немного подождешь, могу написать для тебя».
«А ты острослов», — заметил незнакомец.
Позднее он рассказал, что знает меня, но не по книгам, а по рассказам своего начальника. Это я когда-то попросил последнего поговорить со своим подчиненным на предмет того, чтобы тот поделился со мной некоторыми моментами своей биографии, которые не составляют служебную тайну. Выслушав шефа, разведчик тогда не сказал ему ни да ни нет. (Вообще, шеф меня предупредил, что этот сотрудник весьма своенравный человек.) Но сейчас, когда так уж случилось, что они оказались в одном доме отдыха и срок их путевок почти совпадает, он решил выяснить, что за птица тот писатель, о котором ему говорил шеф.
«Первым делом хотелось бы выяснить, что ты за человек, поскольку у меня нет ни малейшего желания общаться с кретином».
«А вдруг я именно такой?»
«Гарантии нет. Но это проявится».
К тому времени я уже давно бросил пить, и мы сошлись в основном на почве взаимной любви к кофе. Так, за многочисленными чашками выпитого кофе, за большим количеством выкуренных сигарет, а главное, за долгими разговорами в тогда еще малочисленных на Золотых Песках кафе я собрал материал для своей первой книги о Боеве. Вообще, он был молчальником, но, если такой разговорится, остановить его трудно.
Книга получила заглавие «Господин Никто». Она вышла летом следующего года[16], и — еще одна случайность — как раз тогда же я узнал, что Боев отдыхает на море, и решил съездить к нему, повидать и показать книгу.
Тот факт, что его рассказы вылились в целый роман, весьма впечатлил Боева. Очевидно, он полагал, что наши разговоры так и останутся разговорами. Он взял книгу и ушел в свой номер читать, хотя море и пляж в тот день были чудесны. Мы увиделись только на следующее утро.
«Ну, как?» — спросил я.
«Ты явно постарался».
«Я вижу, тебе не понравилось».
«Я этого не говорил».
Он этого действительно не говорил, однако было видно, что роман ему не очень понравился. В следующий раз мы увиделись за обедом.
«Ну ладно, — сказал я, — говори. Я не обидчивый».
«Раз просишь — скажу. Но только не обижайся».
«Я же сказал тебе, что не обидчив. Можешь вообще не говорить. И так все понятно».
«Не принимай близко к сердцу. В общем, если бы написал я, то вышло бы точнее».
«Ну, возьми и напиши».
«У меня своя работа. И, кроме того, я не хочу отнимать у тебя хлеб».
И лишь под вечер, когда мы отправились в пешую прогулку по курортному городу, он соблаговолил подробнее поделиться своими впечатлениями.
«Я не говорю, что роман плохой. Только считаю, что тебе следовало точнее придерживаться фактов, вместо того чтобы подменять их своими рассуждениями».
«Ничего я не подменял. Это твои мысли».
«Они не соответствуют в точности тому, что я говорил».
«Ну, я же не стенографист. Ты лучше скажи, изложенное — правда или нет?»
«Хотя и ты прав. Писатель, если он не приврет, — не писатель».
Его возражения, возникавшие позднее и по поводу последующих книг, были того же свойства: дескать, я недостаточно точен в изложении, тут я, мол, что-то прибавил, а тут, напротив, о чем-то умолчал, и, кстати, почему я так много места уделяю его отношениям с женщинами, чем ставлю его в неловкое положение перед начальством.
«Но, Эмиль, романов без описания взаимоотношений мужчины и женщины не бывает. К тому же это не выдуманные истории».
«Я не просил тебя выбалтывать о них в книгах».
У меня тоже имелись к нему претензии. Не столько в отношении того, что он по необходимости умалчивал о некоторых профессиональных деталях, сколько потому, что, увлекшись изложением действия и своих размышлений, он рассказывал так, словно его истории происходят вне времени и пространства.
«Почему бы тебе немного не рассказать о городе, об улицах, о местах, в которых происходит действие?»
«Вот ты и расскажи. Ты ведь тоже бывал в этих городах».
«Но упомяни хотя бы время года! Это ведь важно. А то ты рассказываешь: „Погода была плохая“, „погода была хорошая“».
«А может, еще температуру воздуха сообщить?»
«Ну, это не обязательно, а вот какие-нибудь подробности, чтобы читатель лучше представил себе окружающую атмосферу, необходимы».
«Меня посылают не за атмосферой наблюдать. Этим занимается другое ведомство».
Отчасти под моим внушением, а отчасти по собственному желанию, чтобы добиться большей точности в описании событий, он стал излагать свои рассказы на бумаге и передавать их мне в форме записок. Этим он заполнял паузы между исполнением служебных обязанностей, находясь где-нибудь в гостинице иди в доме отдыха. Виделись мы редко. Такое уж было время. Но этих записок, дополняемых устными пояснениями, мне было вполне достаточно для работы. С годами мы привыкли друг к другу, и противоречия между нами исчезли, поскольку каждый из нас понял, что один так и не выучится писать, отмечая больше подробностей, а другой так и не сумеет добиться точности в описании событий. И так, одна за другой, вышло восемь книг[17]. Пока наконец он не замолчал.
17
Оригинальное издание восьмого романа об Эмиле Боеве, «Хвали утро вечером» («Денят не си личи по заранта»), вышло в свет в июле — августе 1981 года.