— Все элементарно, Эмиль. Настолько элементарно, что даже агент способен это понять.
— Ты, наверно, имеешь в виду какого-то высокоинтеллектуального агента. Потому что я, например, этого не понимаю.
— Понимаешь, но боишься.
— Боюсь чего?
— Боишься потерять веру. Веру образцового агента в дело, которому он служил.
— Агента в отставке.
— Да, ты в отставке. И теперь вслед за работой ты боишься лишиться еще и веры. Потому что, потеряв и ее, что у тебя останется?
— Не надо вопросов. Мы не на диспуте. И нет смысла в том, чтобы, много говоря, не сказать ничего.
— Не рассчитывай, что я ничего не скажу. Скажу ровно то, что ты боишься услышать.
Он снова останавливает на мне свой тяжелый взгляд и произносит медленно — так, чтобы даже агент был в состоянии его понять:
— То, что ты называешь Великим ограблением, организовали твои же люди, Эмиль. Твои, а отнюдь не мои, потому что никаких людей у меня не было и нет.
— Остается уточнить — кто и как.
— Я знаю и это, но всему свой черед. Я пытаюсь объяснить тебе смысл операции, а ты хочешь компромата, чтобы было что доложить.
И поскольку он повышает тон, я пытаюсь его успокоить:
— Ну ладно, чего ты так разбушевался!
И этим вызываю у него еще большее раздражение.
— Я не разбушевался, но не надо действовать мне на нервы. Я пытаюсь как можно проще объяснить тебе ход событий, а ты меня подначиваешь.
— В таком случае давай прервемся, — предлагаю. — Выпей чаю, того, фруктового, который так положительно на тебя действуют. Расслабься, забудь о плохой новости. Можно даже сменить тему. Сегодня утром я прочитал в «Ди Цайт», что…
— Ничего ты там не читал. Ты не читаешь газет. И не надейся на смену темы.
— И чего это тебе так приспичило меня просветить?
— И это поймешь. Я же сказал: всему свое время.
Не возражаю. Напрасный труд. Он не успокоится, пока не раскроет мне Великую истину, которая известна мне и без него — по крайней мере, отчасти.
— Я хотел наглядно показать тебе, какова была ситуация пред началом конца. Внутри крепости — разброд и шатание. Снаружи наседают варвары. Ждать помощи от союзников бесполезно — союзников больше нет. Значит, придется уступить власть. Вопрос в том, каким образом ее уступить, чтобы тем не менее сохранить. И вот два спасительных действия: во-первых, ослабить варваров, внедрив в их ряды своих людей, а во-вторых, спрятать деньги, раздав их другим своим людям.
— Каким людям конкретно? Из органов?
— И из органов тоже.
— Мне ничего не дали.
— Ну, молодец! Вот так опровержение!
— Ну, хорошо, хорошо, считай, что я ничего не говорил.
— Хотя, вообще-то, позаботились и о людях твоего ранга, И вот здесь — самая вкусная часть меню. Раздача денег и собственности подается не как разграбление, а как спасение от разграбления, как некий высоко патриотический акт. Ведь подразумевается, что, когда вражеский натиск спадет, розданное будет возвращено, поскольку оно — общегосударственное достояние.
— А какой властью обладали раздававшие над получавшими?
— Никакой, если не считать имевшегося на последних компромата.
— Ненадежное средство.
— И к тому же смертельно опасное, — добавляет Табаков. — Ведь ради устранения угрозы вполне можно устранить ее носителя.
— И сегодняшнее убийство тому пример.
— И оно не останется единичным.
ТТ замолкает, ожидая от меня вопроса, но я молчу, поскольку этот вопрос очевиден.
— Я лично присутствовал на одном из совещаний, когда человек, которого вы называете Карапуз, дал добро примерно двум десяткам партийных и хозяйственных функционеров начинать частную предпринимательскую деятельность на государственные средства при условии регулярного отчисления определенного процента прибыли на финансирование партии.
— Под какие гарантии?
— Я же уже говорил: ни под какие.
— Около двух десятков. Таково, значит, число счастливчиков?
— Эти два десятка — лишь самые главные. После них еще около двухсот столичных и областных счастливчиков под простую расписку получили на руки большие суммы денег в левах и валюте. Сюда входят и те самые пресловутые, «с чемоданчиками», но полученные ими суммы — мелочь по сравнению с теми кушами, которые были розданы на первом совещании.
— А сам ты сколько хапнул?
— Типично хамский вопрос сотрудника твоего ведомства! Зря ты так грубо ставишь вопрос. Ничего особенного я не хапнул. Получил внешнеторговую фирму, которая была на грани банкротства. Да, она обошлась мне в один доллар, но на тот момент она большего и не стоила, потому что была обременена огромными долгами.