Тихий взрыв раздался в голове у Дадо. Мысли, которые давно уже донимали его, но которые он старался держать под запором, завладели сознанием.
Ведь он лукавил, утверждая, что всегда убивал мгновенно. Иногда приходилось делать это медленно. Очень редко, но приходилось. Это тоже была работа.
Дадо знал, что однажды за ним придет кто-нибудь из тех, кому он укоротил жизнь. А может, они явятся всей толпой.
Он никогда не говорил об этом ни Маку, ни Кларе. Те подняли бы его на смех. Они считают, что если убрать свидетелей и вовремя уйти от милиции, то можно спать спокойно. Они даже не догадываются, как мало это значит. Они не понимают, что однажды тени убитых придут и за ними тоже.
Кто там в кабине? Должно быть, оба зарезанных водителя. Он воочию представил, каким гневом горят их запавшие глаза, как тверда невесомая рука на рулевом колесе...
Он хрипло рассмеялся: до чего же наивной была его вера в то, что ему дадут легко уйти из этого мира!
Дадо закрыл глаза. Они уже здесь. Все.
"Мы пришли за тобой, Дадо, приготовься. Ты знаешь, что такое запеканка по-королевски? Но не думай, что после смерти все для тебя закончится. Это только начало".
Где-то далеко-далеко, будто в другом мире, отчаянно вопили Желтый Мак и Клара.
Колеса утратили опору. Короткий полет, удар.
Желтого Мака вышвырнуло через рассыпавшееся переднее стекло на острые камни речки. Мозг из расколотого черепа брызнул в тихую заводь будто приманка для рыб.
Машина подпрыгнула и влетела в узкую щель между двумя валунами, превратившись в огромную уродливо закупоренную консервную банку, которая тут же вспыхнула.
Заскрежетав тормозами, рефрижератор миновал мост и резко свернул в лес, рискуя перевернуться. Переваливаясь с боку на бок, как механический мастодонт, подпрыгивая на пеньках, он достиг крутого откоса и уткнулся в него кабиной. Мотор продолжал работать, задние колеса все так же бешено вращались, разбрасывая оказавшуюся под ними кучу валежника.
Тем временем у места аварии начали останавливаться проезжавшие автомобили. Вскоре на мосту собралась внушительная толпа. Несколько добровольцев с огнетушителями устремились к страшному костру. Но подступиться к нему было невозможно.
Еще через несколько минут сюда подлетели два милицейских "уазика".
-- Эх, не успели... -- сокрушенно вздохнул пожилой желчного вида капитан. -- Наделал-таки делов этот угонщик. Но какого дьявола он свернул в лес? Все равно не уйдет. Возьмем голубчика как миленького! Сержант Авдеев, остаетесь здесь за старшего, остальные -- за мной!
Гаишники бросились к рефрижератору, который ясно был виден с дороги.
Сзади бежал растерянный мужчина в темно-синем комбинезоне.
-- Я только хотел перекусить, -- повторял он, наверное, в сотый раз. -Кабину запер как положено, сам сел за столик у окна, глаз с него не спускал. Вдруг он завелся и поехал. Что я могу сделать?!
-- Да угомонитесь, гражданин! -- прикрикнул на него капитан. -- Стойте здесь и не высовывайтесь. Сейчас задержим угонщика, а с вами после будем разбираться.
Но водитель продолжал бежать следом, бормоча:
-- Невезучая эта машина, пропади она пропадом! Сначала Степаныча с Женькой убили, теперь вот угнали... Уйду с нее, ей-Богу уйду...
Хоронясь за деревцами, милиционеры окружили рефрижератор.
-- Выходи! -- крикнул капитан, держа оружие в полусогнутой руке. -Покатался, и будет!
В ответ мотор взревел еще надрывнее, колеса продолжали вращаться, но косогор, в который упиралась кабина, был недоступен даже для трактора.
Все внимание гаишников было сосредоточено на кабине. Зато "осиротевший" водитель заметил, что вращающаяся задняя пара колес обнажила среди сухих веток что-то необычное. Он подошел ближе. Ботинок. А дальше...
-- Это же Женька...
И в тот же миг мотор взревел в последний раз. Его надрывный, даже какой-то требовательный рык переходил в тонкое пение, похожее на плач. Звук этот далеко пронесся над лесом, и от него содрогнулись все, кто его слышал.
Выждав еще немного, капитан подскочил к кабине и рывком распахнул дверь:
-- Руки за голову! Выходи!
Молчание. Осторожно он заглянул внутрь.
В кабине было пусто. Лишь на шоферском сиденье лежала пожелтевшая газета.
ТАЙНИК ОПАЛЬНОГО МИНИСТРА
Роясь как-то на полках букинистического отдела книжного магазина, что на Литейном, Григорий Мурунов выудил потрепанный томик с полустершимся золотым тиснением на обложке:
"Петр Строгий. Когда цветет черемуха. Стихотворения".
Мурунов взвесил находку на ладони.
Да-а... Сейчас-то мало кто помнит Петра Строгого. А лет двенадцать назад, нет, пожалуй, уже поболее, имя этого всесильного министра было у всех на устах. Именно со Строгого началась волна разоблачений, когда у руля империи встал новый генсек, попытавшийся было железной рукой навести порядок в коридорах власти. Едва ли не впервые изумленные сограждане узнали не по слухам, а из официальных источников, что "слуги народа" берут взятки, беззастенчиво запускают лапу в государственный карман и вообще не отказывают себе в земных радостях. Длинный шлейф прегрешений тянулся за Строгим, но многие тайны он унес в могилу, ибо накануне ареста застрелился в своем рабочем кабинете.
Зато взяли с поличным его приспешников, у которых конфисковали сумасшедшие по тем временам средства. Сколько же успел наворовать сам министр? Выводились немыслимые, астрономические цифры, но многократные обыски его квартиры, дачи, домов ближайших родственников не принесли результата. Тайник опального министра так и не был обнаружен.
Пресса долго муссировала эту тему. Вспоминали скрытный и властный характер Строгого, его семейные неурядицы, фактор неожиданности. Но так или иначе все сходились в одном: где-то таятся несметные сокровища, сродни пиратским кладам -- и по размеру, и по способам добычи. Кажется, власти даже обещали солидное вознаграждение за любые сведения о золотой захоронке, но затем наступили новые времена, пришли новые люди, по сравнению с которыми алчный министр выглядел мелким карманником.
Незадолго до трагического финала Строгий выпустил стихотворный сборник. (У него, оказывается, был поэтический дар.) Впрочем, в ту пору многие номенклатурные олимпийцы ударились в литературу, воодушевленные примером автора "Малой земли". Хм! Увесистый томик. Твердый переплет. Подобное дозволялось либо классикам, либо министрам. А нынче у этой книжицы одна судьба -- пылиться на полке до той поры, пока не спишут в макулатуру. Впрочем...
Мурунов открыл обложку. На форзаце стоял лиловый экслибрис. Рисунок, заключенный в фигурную рамку, изображал лесную пичугу на фоне цветущего куста. Ниже затейливо извивалась надпись: "Из библиотеки Петра Строгого". Вот оно что! Выходит, эта книжонка не простая, а из личной библиотеки опального министра?! Как же она оказалась здесь, в Питере? Воистину неисповедимы пути книг. Собственно, это не книга даже, а документ ушедшей эпохи. Грешно пройти мимо такой находки, тем более что цена сборника чисто символическая. Без колебаний Мурунов направился к кассе.
Поздним вечером, устроившись перед телевизором, Мурунов принялся перелистывать приобретение. К его удивлению, стихи оказались весьма приличными. Целый раздел посвящался природе древней тверской земли, деревне Рядки, откуда, как следовало из аннотации, да и из самих стихов, министр был родом. Как знать, если бы не служебная карьера, быть бы Петру Строгому профессиональным поэтом.
Мурунов повертел книгу в руках. Томик был сильно потрепан, но не оттого, что его зачитали до дыр. Скорее пришлось ему то ли побывать под сильным дождем, то ли пережить домашнее наводнение. Переплет покороблен, коленкор на сгибе висит бахромой, а местами отслоился от картона.
Мурунов был не только страстным библиофилом, но и неплохим переплетчиком-самоучкой, возвращавшим вторую жизнь многим своим приобретениям.
Нынче ему не спалось, и, чтобы не маяться попусту, он решил отреставрировать книгу, которая почему-то всецело завладела его сознанием.