– А ты, видно, голодал, Джо?
– Случалось.
– Так сильно, что мог съесть человека?
– Господь миловал. Но варёные шкуры грыз за милую душу.
Все опять замолчали. Затем Штейн спросил:
– Как же они дошли до такого?
– Люди Доннера? – переспросил один из парней. – Попали в снежный капкан. Верно, Джо?
– Я говорил с одним своим приятелем, Джеком Талботом из Сакраменто, – сказал возница. – Он был в спасательной экспедиции. Рассказывал, что когда они нашли первый лагерь, то должны были откапывать живых из-под снега, где те лежали вперемешку с трупами. Кажется, пилигримы пытались сделать что-то вроде вигвамов из шкур, но их быстро разметало ветром, а шкуры пошли на еду. Услышав крики спасателей, люди Доннера начали по одному вылезать из своих снежных нор, и женщина, первой увидевшая свет божий, сказала: «Господь Вседержитель! Кто вы – люди или ангелы, явившиеся по наши души?». Джек с ребятами забрал женщин и детей, а остальных обещал взять по возвращении. В другом лагере, как ему говорили знакомые, люди сидели спинами друг к другу и просто ждали смерти. У них не было ни шкур, ни хвороста, ничего. Когда их нашли, почти все уже были мертвы, лишь несколько полуживых ещё дышало, примёрзнув к покойникам. Их клали по одному в сани как дрова и отогревали. Дальше всех был лагерь, который разбил сам Доннер. Его и нашли позже всех. Их лидер к тому времени уже сдох – на своё счастье, иначе несдобровать бы ему – а оставшиеся в живых ползали посреди обломков хижин, подъедая трупы товарищей. Ту же картину, как сказал мне Джек, он увидел и в первом лагере, когда вернулся туда. Вот так всё было.
– Ты забыл ещё о тех, которые отправились за помощью, – промолвил один из американцев.
– Да. Из двух десятков уцелело всего девять, остальных сожрали, – сказал хозяин дилижанса.
– Неужели всех? – ахнул Штейн.
– Всех, – уверенно подтвердил возница. – Нарочно убивали товарищей, чтобы съесть.
– Ублюдки, – с отвращением произнёс кто-то из парней.
– Как сказать! Убивали-то только мужчин. Женщин не трогали.
– Благородство людоедов, – фыркнул кто-то.
– Значит, женщины ели человечье мясо вместе с остальными? – ужаснулся Штейн.
– А как же? Ели. Ещё небось и готовить помогали.
Лейтенант вдруг ощутил комок в горле. Уши его зазвенели, тело наполнилось странной слабостью. Он подумал, что сейчас потеряет сознание. Быстро отведя взгляд, он глубоко задышал и попытался прийти в себя.
– Что это ты так побледнел? – заметил возница. – Дурно стало от наших рассказов, хе-хе?
– Д-да, – выдавил Штейн. – Я сейчас…
Он вскочил и бросился за выступ скалы. Его вырвало, глаза заволокло кровавой пеленой. В голове неотступно звучали слова старика: «Ещё небось готовить помогали». Смешок, которым возница заключил эту фразу, казался ему ужаснее самой фразы. Его трясло от омерзения при мысли, что где-то здесь люди ели друг друга и даже, возможно, выбирали лучшие куски, а домовитые жёны кормили этим блюдом детей. Смириться с этим было выше его сил.
Обеспокоенный его долгим отсутствием, Чихрадзе отправился на поиски лейтенанта. Он застал его возле скалы, бледного, тяжело дышащего, невидящим взором смотрящего вдаль.
– Как ты?
– Уже лучше, – прохрипел Штейн.
– Сможешь идти?
– Вполне.
Вдвоём они вернулись к остальным. Американцы насмешливо посмотрели на слабосильного русского.
– Пожалуй, я пойду в дилижанс, – пробормотал Штейн, уязвлённый этими взглядами.
– Да и нам пора, – подытожил возница, вставая.
Все поднялись и, вытерев руки, направились к экипажу.
По мере того, как дилижанс спускался в долину, природа становилась всё богаче. Земля покрывалась разноцветьем, обочины дороги зарастали соснами и можжевельником. Опять начало пригревать солнце, его лучи словно растапливали сердца путешественников, озаряя радостью их лица. Один из американцев запел лёгкую песенку: