«Ищи то, что отличается. Всегда пробуй взглянуть на ситуацию под другим углом. Особенно когда этого хочется меньше всего»
Фигаро посмотрел на часы, важно сверкавшие сияющим циферблатом на башне ратуши. Без четверти час. Форт сказал, что следователь может приходить в архив за нужными ему записями в три. Отлично. Как раз то, что надо. Времени более чем достаточно.
Пять минут – дойти до гостиного двора, и подняться на третий этаж.
Ещё пять минут – проверить защитные заклятья на двери и в комнате (всё чисто, никто не заходил, никто не выходил, никто ничего не колдовал).
Запереть дверь изнутри – две секунды, плюс минута на то, чтобы обновить весь комплект заклинаний, «подлить» в них свежего эфира.
Так, теперь саквояж: свечи, коробка с «живым мелом» с Дальней Хляби, набор циркулей, уголков и линеек. К чёрту в дальний угол полосатый ковёр, что уютно разлёгся прямо посреди комнаты, закрыть ставни, выпить стакан воды (голова всё ещё немного гудела).
Фигаро, как всегда, чертил колдовские знаки пыхтя, и высунув от усердия кончик языка: метафизическая начерталовка давалась ему не то, чтобы очень тяжело, но там, где ошибок допускать было ни в коем случае нельзя, рука ведь обязательно дрогнет в самый неподходящий момент – закон подлости во всей своей красе. Теперь свечи – это просто – потом зажечь их небрежным взмахом руки, запитать получившуюся конструкцию влив эфир в Центры Восхождения, убедиться в стабильности системы, дабы случайно не самораспылиться в субатомную крошку... отлично, теперь можно и выдохнуть.
Пока заклинание «настаивалось», следователь, ругаясь и громыхая содержимым саквояжа, извлёк на свет божий основной компонент предстоящего ритуала: побитое молью чучело рыжего кота на деревянной подставке, аккуратно установив его в центр нарисованной на полу пентаграммы.
Короткая формула, Открывающий жест и краткий миг головокружительной темноты.
Личных сервиторов создавали и настраивали всегда индивидуально, строго под каждого колдуна, поэтому никакого особого сопротивления при совмещении эфирных «каркасов» своей ауры и ауры сервитора Фигаро не почувствовал. Так, лёгкая встряска и ощущение, что тело расплывается мягким пушистым облачком, всасываясь в отведённые для него пустоты, будто рука входит в старую знакомую перчатку – потёртую, ношеную, но от этого не менее удобную.
Запечатанный внутри оболочки сервитора кот технически был вполне себе жив; он сидел на подоконнике и яростно стучал лапой по оконному стеклу, пытаясь поймать муху. Муха была большой, жирной и медлительной, так что шансов у неё не было, однако усатый бандит, как и все кошки, был не прочь поиграть со своей жертвой: он то прижимал муху лапой к подоконнику, то отпускал её на пару мгновений лишь для того, чтобы снова с оттяжкой треснуть по обречённому насекомому. Коту было весело.
Рыжий усач бросил на следователя короткий взгляд, мяукнул – мол, чего уставился, не видишь, делом занят – и вернулся к своему занятию.
Следователь не стал мешать коту. Он потянулся, чувствуя, как со скрипом и скрежетом приходит в движение его старая-новая оболочка, махнул хвостом, и, спрыгнув на пол с деревянной подставки, рыжей молнией вылетел в окно.
Третий этаж? Ерунда, пустяки: вот дерево – совсем рядом – а вот и ограда. Высокие кусты: сквозь них, сквозь старый камень, сквозь ткань пространства, момент приятного оцепенения в застывшем времени (камни это ведь просто затвердевшая память земли о событиях столь давних, что человеку трудно даже представить себе такие сроки), и, наконец, улица.
Метафизики до сих пор не могли прийти к единому мнению по поводу того, где находится колдун в теле личного сервитора, когда он в нём находится. В стандартном евклидовом пространстве? Тогда почему все или почти все материальные объекты для сервитора проницаемы? В эфире? Но тогда почему сервитора могут видеть обычные люди? Когда Фигаро в облике рыжего кота пробегал сквозь каменную ограду, то какой-нибудь слесарь Дымка, проходи он в этот момент мимо, увидел бы именно это: кота пробегающего сквозь каменную ограду (после чего, не исключено, означенный слесарь надолго завязал бы с водкой). В конце концов, устав от бесконечных споров на эту тему, метафизики сошлись на том, что «сервитор в момент его активации является как физическим объектом, так и его эфирной проекцией» и закрыли вопрос, притворившись, будто подобная формулировка вообще хоть что-нибудь объясняет.
Фигаро подобные вопросы не особо волновали; сейчас, несясь по улочкам Серебряной Пагоды, он лишь жалел, что слишком долго и слишком часто в оболочке личного сервитора находиться нельзя: изнашивался сервитор, страдала психика, получало незримые, но весьма существенные повреждения тело пользователя. А жаль: сервитор был очень, очень удобной штукой.
Следователь понятия не имел, где находится нужный ему перекрёсток Вокзальной и Первой, но эфир знал об этом прекрасно; в голове у Фигаро словно бы образовался сверхточный навигационный вычислитель, показывающий следователю его цель столь же ясно, как если бы перед его глазами парил невидимый указатель. Но Фигаро не торопился.
Он двигался к городскому архиву как бы по широкой, постоянно сужающейся спирали в пространстве-времени: ага, ага, вот тут можно срезать – раз! – и секундная стрелка на башенных часах даже не дёрнулась, а вот здесь можно и притормозить, наблюдая, как другая стрелка – уже минутная – делает резкий рывок вперёд. Ну, не страшно, вон там можно ещё срезать, а потом вот здесь наверстать, а тут и вовсе проскочить через какой-то старый сарай, в котором на стопках кирпичей стоял одинокий кабриолет «Фродо-3» без колёс и коробки передач.
Вокруг гремел эфир: огромный чёрный шар солнца украшенный бледной серебряной короной-ореолом неподвижно висел в зените ярко-алого неба, то ли порождая, то ли поглощая свет, то ли всё сразу. Солнце всегда можно было увидеть сквозь эфир; чёрный глаз дырявил алые небеса вне зависимости от времени суток, постоянно находясь в одном и том же положении – на пару градусов севернее зенита. Земля тоже светилась, хотя и не так ярко, как небо: мягкое сияние утреннего тумана, искры костра, газовая лампа, которую кто-то зажёг за белёсой шторой.
Вот улицы города, вот дома (теперь Фигаро начинал понимать странную геометрию Серебряной Пагоды: город как бы раскручивался из единого центра, который находился на Площади ратуши, постепенно распрямляя свои улицы точно лепестки), а вот и люди – идут-спешат по своим делам, ждут на остановках «керосинку», или просто сидят на лавочках уткнувшись в газеты. Обычные люди с самыми обычными аурами, безо всяких следов псионического влияния. Ну, разве что тонких алых нитей в аурах жителей Пагоды было меньше, чем обычно, но патологией было бы как раз полное отсутствие этих чёрно-красных трещин врождённой агрессии. У подконтрольных людей с промытыми мозгами ауры всегда однотонные, с резко выраженными слоями, без артефактов или сиюминутных вкраплений. Хотя, разумеется, Отдел наверняка проверял эту версию, так что следователь и не надеялся заметить в свечении «вита» горожан что-то особенное.
И, всё-таки, кое-что общее у этих облачков жизненной силы, что окутывали жителей этого города, было: тонкие светлые нити, пронизывающие коконы аур от Высшего входящего центра, до самых уходящих в землю «корней».
Люди Серебряной Пагоды были счастливы.
Не тем дурным ошеломляющим счастьем, что сбивает тебя, точно бронепоезд, что наступает после приёма дозы «синей пыли», не тем головокружительно-тахикардическим напором, которым иногда вспыхивает счастье любви, и даже не теми яркими сполохами, что омывают разум конторского служаки только что прикупившего себе новые ботинки. Нет, это было простое тихое счастье, что тлело в человеческих душах подобно свечам в окнах: где-то поярче, где-то потусклее, но как яркий огонёк всегда угадывался за оконным стеклом, так и эти дрожащие ниточки света невозможно было спутать с чем-либо ещё.