Сон сморил Эшли, и он задремал, откинувшись на каменную спинку садовой скамьи. Разбудил его женский плач. Открыв глаза, он увидел Елену Карризи. Она стояла на коленях, приникнув лбом к потемневшему пьедесталу, плечи ее сотрясались от рыданий. Вновь и вновь она поднимала голову, всматривалась в слепые глаза мадонны и страстно молилась.
— Матерь божья! Пожалей меня… Пожалей! Пожалей! Я любила его, а он отослал меня прочь. Я его содержанка, и душе моей путь только в ад. А теперь он хочет, чтобы я вышла замуж… Я не нужна ему как женщина, и от него у меня никогда не будет детей… Пожалей меня, пресвятая дева! Ты женщина и можешь меня понять. Пожалей меня и верни его мне!
Слова лились и лились, пока наконец горе не сломило ее и она не затихла, сжавшись в комочек.
Наблюдая за Еленой, Эшли решил, что именно теперь он должен попытаться превратить ее из врага в союзника. В то же время он понимал, что одного неверного шага достаточно для того, чтобы потерять ее навсегда. Он не решился подойти к ней. Не решился коснуться ее плеча. Он заговорил, сидя на скамье, мягко, печально, неторопливо:
— Мадонна понимает тебя, малышка. Так же, как и я. Если ты мне позволишь, я помогу тебе. У ног мадонны клянусь тебе, что не убивал твоего брата.
Елена подняла голову и осторожно повернулась к нему. По ее лицу катились слезы. Исчезла холеная красавица, встретившаяся ему в отеле «Каравино». Круг замкнулся, и она вновь стала крестьянской девушкой с разбитым сердцем, одинокой и затерянной в огромном безразличном мире. Она не нашла в себе сил, чтобы убежать, И лишь смотрела на него, как загнанный в угол зверек. А Эшли ободряюще улыбнулся.
— Я знаю, что случилось с тобой Елена, и жалею тебя. Я знаю, какую он уготовил тебе участь, и еще больше жалею тебя. Я знаю, что тебе лгали, и знаю почему. Тебе сказали, что я убил твоего брата. Не я, но другие схватили его и бросили под колеса моего автомобиля. Тебе сказали, что я лгун и обманщик. Но лгали-то те, кто говорил с тобой. Дай мне пару минут здесь, сейчас, и я скажу тебе правду, чтобы ты рассудила нас. Я пытаюсь тебе помочь. Не надо бояться. Если ты хочешь уйти, я не стану тебя задерживать. Если ты сядешь и поговоришь со мной, я не трону тебя и даже не подойду к тебе. Клянусь у ног мадонны.
Он наблюдал, как напряглась Елена, когда до нее дошел смысл слов. Пустые до того глаза зажглись враждебностью, уступившей место страху, любопытству, слабой, слабой надежде. И вот она встала, отряхнула колени, полезла в карман за носовым платком.
Эшли улыбнулся и бросил ей свой.
— Возьмите! Он больше.
Платок не долетел до ее рук и упал на землю. Если она подберет его, я победил, подумал Эшли. Если нет… Елена взглянула на платок. На журналиста. Затем наклонилась, подняла платок и начала вытирать слезы. Потом подошла и села рядом с Эшли.
— А теперь расскажите мне все. — Ее лицо напоминало деревянную маску.
И Эшли рассказал. О давней любви к Козиме, о расследовании махинаций Орнаньи, поездке в горы, фатальном для Гарофано несчастном случае, разговорах с Орнаньей и капитаном Гранфорте. Умолчал он лишь о договоренности с Таллио.
— Теперь вы мне верите? — закончив, спросил он.
— Да, — безжизненным голосом ответила Елена.
— Вы понимаете, что мы должны помогать друг другу?
— Да.
— Я готов вам помочь. А вы?
Елена взглянула на него, и он увидел, что в ее глазах вспыхнул мрачный огонь. Она стала другой женщиной, снедаемой ревностью, а ее любовь обратилась жгучей ненавистью к человеку, который сначала соблазнил ее, а затем выставил на всеобщее посмешище.
— Я вам помогу. Я помогу вам уничтожить его.
Затем без всякого перехода она закрыла лицо руками и вновь зарыдала. Эшли беспомощно гладил ее по плечу, пытаясь успокоить. А она прижалась к нему, как жмется ребенок к родительской груди.
Когда Карло Карризи зашел в беседку, он застал свою дочь в объятиях Эшли. Глаза старика горели холодным гневом. В одной руке он держал нож с коротким лезвием, в другой — букетик цветов, которые он только что резал, чтобы поставить перед мадонной. Елена вырвалась из рук Эшли и в ужасе смотрела на отца.
Пристально наблюдал за ним и журналист, чтобы предотвратить внезапный удар ножом.
— Ты, дитя, возвращайся домой, — прервал молчание Карло.
Елена поднялась, бочком обошла отца и вихрем умчалась по тропинке, вьющейся меж апельсиновых деревьев. А Карло Карризи повернулся на каблуках и подошел к статуе. Неторопливо вынул он из вазы засохшие цветы, наполнил ее водой, поставил свежие. Из-за статуи он достал бутылку масла, залил лампадку, зажег ее, перекрестился и долго стоял, сложив руки, в молчаливой молитве.
Эшли, как зачарованный наблюдал за ним. Когда старик помолился, он подошел и спросил: «О чем вы молились, Карло?» Вопрос удивил мажордома. Он заговорил не сразу.
— Когда старый герцог умер, синьор, — взгляд его черных глаз уперся в лицо Эшли, — он поручил мне сына. Он заставил поклясться, что я буду заботиться о нем, как о собственном ребенке. Я делал все, что в моих силах. Но теперь я стар, и силы эти на исходе. Поэтому… я молился за него… за честь его дома.
— Это добрая молитва, старик, — кивнул Эшли.
— Кроме того, — продолжал Карло, — я молился за синьору, жену моего господина. Я молился, чтобы мадонна дала ей здоровья… и мудрости. Я молился, чтобы вы поскорее уехали отсюда и оставили нас с миром. Я молился за свою дочь, чтобы она сохраняла невинность души для бога, а тела — для мужчины, который женится на ней.
— Не следовало ли вам обратиться к мадонне с другой молитвой?
— Какой?
— За упокой души вашего сына, убитого вашим господином?
— У меня нет сына, синьор.
Эшли вовремя заметил поднимающийся нож, острие которого смотрело ему в живот. Он успел перехватить запястье руки старика, вывернуть руку, оттолкнуть его от себя. Нож отлетел в сторону. Карло, падая, задел пьедестал, цветы рассыпались, масло пролилось на миниатюрные ножки мадонны.
— Ты дурак, старик, — покачал головой Эшли. — Твой господин прохвост, а твоей дочери уже нечего терять. И никто не поблагодарил бы тебя за то, что ты хотел сделать.
Он повернулся и не спеша вышел из апельсинового сада. Маленькая мадонна смотрела на них обоих. Но ее деревянные глаза ничего не видели.
Глава 9
Вечером того же дня, после обеда, Орнанья пригласил Эшли в свой кабинет — огромную, с обшитыми деревом стенами и окнами, выходящими на море, комнату. Большую часть обстановки составляли полки с книгами в кожаных переплетах.
Орнанья открыл стенной бар, достал бренди и сигареты. Они расположились в удобных креслах у окна, и герцог сразу перешел к делу.
— Я пришел к выводу, что нам обоим выгодна взаимная откровенность.
— Я бы только приветствовал честный обмен мнениями, — ответил Эшли.
— Возможно вы удивитесь, но, несмотря на имеющиеся между нами разногласия, я, сам того не желая, проникаюсь к вам все большим уважением. У вас прекрасная голова, вы смелы, вам присуща исключительная целенаправленность. При других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями. Теперь это невозможно. Именно уважение к вам дает мне право попытаться объяснить свои поступки.
— Я готов вас выслушать.
— Во-первых, вы должны понимать, что я знал о вашем расследовании как моей личной жизни, так и политических и деловых связей. С самого начала я следил за вами. Должен признать, вы поработали на совесть.
— Благодарю.
Орнанья предпочел не заметить иронии и продолжал:
— Я знаю, что краеугольный камень ваших обвинений — письма, которые вы хотели купить у ныне усопшего Гарофано, для чего и приехали в Сорренто. Не буду отрицать, что публикация ваших материалов может привести к моему поражению на выборах и уж наверняка закроет мне путь в правительство. Таким образом, мне выгодно, чтобы они не увидели света. Я достаточно откровенен, не так ли?
— Да, конечно.