Я забрал из банка все деньги и двинулся на восток. Работал в Денвере, Колфаксе, но они нашли меня и там. Я удрал в Чикаго, оттуда перебрался в Питтсбург, потом в Нью-Йорк. Там я прослышал об этом баре в Джерси. Тишина и покой. Студенты, жители близлежащих городков, более никого. Я внес задаток.
За окном уже стемнело. Керосиновый фонарь светился мягким желтоватым светом. Виски в бутылке оставалось все меньше. Тишина густела.
— Но они пришли снова, и вежливые нотки исчезли из их голосов. Я, мол, обязан делать то, что мне прикажут. Мне требовалось прикрытие в Бонне, а вы, не зная о том, подготовили его для меня.
— Я могу и отказаться.
Падильо цинично ухмыльнулся.
— Здесь не так-то легко получить необходимые разрешения и лицензии, не правда ли?
— Полностью с вами согласен.
— Вы и представить себе нс можете, как все упрощается, если обращаться к нужным людям. Но если вы будете упрямиться, даю полную гарантию, что в Бонне вам не удастся продать ни одного мартини.
— Вы, значит, так ставите вопрос?
Падильо вздохнул.
— Да. Именно так.
Я глотнул виски и обреченно пожал плечами.
— Хорошо. Похоже, без компаньона мне не обойтись.
Падильо уставился в пол.
— Не уверен, что я хотел услышать от вас эти слова, ну да ладно. Вы воевали в Бирме?
— Да, — кивнул я.
— За линией фронта?
Я подтвердил и это.
— Может пригодиться.
— Для чего?
Он широко улыбнулся.
— Чтобы смешивать коктейли по субботам, — он встал, подошел к столу, взял чек и вновь протянул его мне. — Пойдемте-ка в клуб и напьемся как следует. Им это, конечно, не понравится, но поделать-то они ничего не смогут.
— Могу я спросить, кто эти «они»?
— Нет. Просто помните, что вы — плащ, а я — кинжал[7].
— Не забуду, будьте уверены.
— Тогда в путь.
В тот вечер мы нализались до чертиков, но перед тем, как войти в бар, Падильо снял телефонную трубку и набрал номер.
— Все в порядке. — Он положил трубку на рычаг и задумчиво посмотрел на меня. — Бедняга. Наверное, вы этого не заслужили.
Глава 3
В последующие десять лет мы процветали, обрастая символами успеха, сединой на висках, дорогими автомобилями, которые меняли чуть ли не ежегодно, обувью, изготовленной по индивидуальному заказу, костюмами и пиджаками, сшитыми в Лондоне, жирком по талии.
Бывали дни, когда, приходя на работу к десяти утра, я заставал Падильо за стойкой бара. С бутылкой в руке, он сидел, уставившись в зеркало.
— Получил задание, — говорил он.
— Надолго? — спрашивал я.
В ответ следовало: «Две недели», или «Десять дней», или «Месяц», и я кивал: «Хорошо». Короткие, скупые фразы — мы напоминали Бэзила Рэтбона и Дэвида Найвена из «Ночного патруля». Потом я наливал себе из бутылки, и мы сидели рядом, разглядывая зеркало. У меня сложилось впечатление, что в такие дни всегда лил дождь.
Как компаньоны мы отлично дополняли друг друга, особенно после того, как Падильо научил меня основам салунного дела. Он показал себя радушным хозяином, благодаря его знанию языков наше заведение стало любимым местом отдыха иностранных дипломатов в Бонне, включая и русских, которые иногда заглядывали к нам по двое или по трос. Я же больше преуспевал по хозяйству, и наш счет в «Немецкий банк» в Бад Годесберге постоянно пополнялся.
В промежутках между «деловыми поездками» Падильо я иногда летал в Лондон или Штаты, как считалось, в поисках новых идей. Возвращался нагруженный каталогами кухонного оборудования, ресторанной мебели, каких-то хитроумных приспособлений. Но в нашем заведении мы ничего не меняли. Оно становилось все более обшарпанным и более уютным. Нашим клиентам, похоже, нравилось и то и другое.
В Берлин я тоже летал по делу. На переговоры с барменом, который умел смешивать коктейли по-американски. Работал он в берлинском «Хилтоне» и отказался от моего предложения, как только узнал, что придется переехать в Бонн.
— Все рейнцы — пройдохи, — пояснил он, продолжая резать апельсины.
Мило беседуя с герром Маасом, я кружил по узким улочкам Годесберга, пока не поставил машину у тротуара перед нашим салуном: Падильо выбил у отцов города два стояночных места, на которых могли парковаться только его и моя машины. Когда мы вылезли из кабины, герр Маас все еще рассыпался в благодарностях, и я придержал дверь, приглашая его войти первым. Часы показывали половину четвертого, так что время первого коктейля еще не подошло. Внутри, как всегда, царил полумрак, и герр Маас несколько раз мигнул, приспосабливаясь к недостатку освещения. За столиком номер шесть в дальнем углу сидел одинокий мужчина. Герр Маас еще раз поблагодарил меня и направился к нему. Я же двинулся к бару, где Падильо наблюдал, как Карл, наш бармен, протирает и без того чистые бокалы.
— Как Берлин?
— Сплошной дождь, и он не любит рейнцев.
— Из родного города ни на шаг, да?
— Совершенно верно.
— Выпьешь?
— Только кофе.
Подошла Хильда, наша официантка, и заказала по бокалу «Стейнхаузера» и кока-колы для герра Мааса и мужчины, на встречу с которым он прилетел из Бонна. Других посетителей в этот час не было.
— Кого это ты привел? — Падильо мотнул головой в сторону Мааса.
— Маленький толстячок с большим пистолетом. Говорит, что его фамилия — Маас.
— Оружие — это его личное дело, но мне не нравится, с кем он водит компанию.
— Знаешь этого типа?
— Знаю, кто он. Как-то связан с посольством Иордании.
— От него только лишние неприятности?
— Именно.
Карл поставил передо мной чашечку кофе.
— Вы когда-нибудь слышали о семислойном мятном франэ[8]?
— Только в Новом Орлеане.
— Может, та девчушка приехала оттуда. Зашла намедни и заказала такой коктейль. А Майк[9] не учил меня смешивать семислойный мятный фрапэ.
Осиротевший в войну, Карл учился английскому рядом с большой армейской базой около Франкфурта, где, будучи подростком, зарабатывал на жизнь, покупая сигареты у солдат, а затем продавая их на черном рынке. Говорил он практически без немецкого акцента и отлично знал свое дело.
Далее наша дискуссия неожиданно оборвалась. Падильо схватил меня за левое плечо, сбил с ног и шмякнул о пол. Падая, я повернулся и увидел двух парней, с лицами, закрытыми носовыми платками, бегущих к столику, за которым сидел Маас и его приятель. Раздались четыре выстрела, от грохота которых у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Падильо рухнул на меня. Мы, однако, успели встать и увидеть герра Мааса, метнувшегося к выходу. Пухлый «бриф-кейс» бился о его толстые ноги. Хильда, наша официантка, замерла в углу, держа в руках поднос. Затем она заорала как резаная, и Падильо велел Карлу подойти к ней и успокоить. Карл, сразу побледневший, обошел стойку и начал что-то говорить девушке, наверное, пытался успокоить. Но его слова, похоже, еще больше расстроили Хильду, хотя орать она и перестала.
Падильо и я приблизились к столу, за которым сидели герр Маас и иорданец. Тот откинулся на спинку стула, его невидящие глаза смотрели в потолок, рот раскрылся. В темноте крови мы не заметили. Я пригляделся к нему. Гладкие черные волосы, зачесанные назад, мелкие черты лица, крючковатый нос, безвольный подбородок.
— Наверное, все четыре пули вошли в сердце, — бесстрастно заметил Падильо. — Стреляли профессионалы.
В воздухе пахло порохом.
— Мне позвонить в полицию?
Падильо пожевал нижнюю губу.
— Меня здесь не было, Мак. Я отправился в Бонн выпить кружечку пива. Или в Петсрсберг, узнать, как идут дела у конкурентов. Так что все произошло в мое отсутствие, Им бы не хотелось, чтобы я оказался свидетелем убийства, да к тому же вечером у меня самолет.