— Вы покупаете фотокопии документов Орнаньи, не так ли?
Скулы Эшли затвердели. У него засосало под ложечкой.
— Значит вы знаете и об этом?
— Несомненно.
— Ну, что ж! Я их покупаю. Я покупаю их через двадцать минут, в этой самой комнате, за этим столом.
— С ними обвинительный акт приобретет завершенность?
— Да. Большие люди и их пособники помельче будут выставлены на суд общественности. Фотокопии — прямые доказательства одной из крупнейших политико-финансовых афер двадцатого века, подготовленной и организованной его свет лестью герцогом Орнаньей.
— Жаль, — не скрывая неприязни, заметил Арлекин. — Очень жаль. Когда вы намерены опубликовать этот материал?
— Полагаю, что послезавтра. Он придется ко времени. Через десять дней в Италии выборы.
— Американцы везде устраивают театр. — Арлекин показал головой. Он поднялся, прошел к двери, ведущей на террасу, оглядел залитую солнцем морскую гладь. Затем повернулся к Эшли, — Вы не будете возражать, если мы поговорим там? Я не хочу, чтобы нас слышали.
— Как вам угодно.
Эшли подхватил папку и прошел на террасу. Арлекин прохаживался взад-вперед. Журналист присоединился к нему.
Англичанин уже не улыбался. Голос его звучал спокойно и рассудительно.
— Эшли, я думаю, вам известна политическая ситуация в этой стране. Сильные, хорошо организованные левые. Небольшое, но обладающее значительными материальными ресурсами реакционное правое крыло. И слабая коалиция центра, вобравшая умеренных представителей обеих сторон, правящая государством в настоящий момент.
— Совершенно справедливо.
— В интересах Европы, в интересах Британии и Соединенных штатов поддерживать и укреплять центр.
— Полностью с вами согласен.
— Именно Орнанья связывал их воедино.
— Тут вы не правы, — отрезал Эшли.
Арлекин не полез напролом. Он вообще пытался избежать прямого конфликта.
— Скажем так: по мнению некоторых представителей моего государства. Орнанья — ключ к единству. У него контакты как среди левых, так и правых. Он знает, как договориться и с теми, и с другими. Его любит публика. Это личность, Уберите его, и останутся одни посредственности. Понимаете?
Щеки Эшли полыхнули багрянцем.
— Еще как понимаю! Вы хотите, чтобы я похоронил эту статью, и тогда великий комбинатор без помех возглавит правительство Италии. — Он невесело рассмеялся. — Хорошенькое предложение одного профессионала другому.
Моложавое лицо Арлекина осветила обезоруживающая улыбка.
— Это единственное, что я могу предложить, Эшли. Я бы подкупил вас, если б смог. Будь такая возможность, я бы пошел на шантаж. Но при сложившихся обстоятельствах у меня нет других аргументов, кроме правды. И я пытаюсь использовать ее наилучшим образом.
Эшли резко обернулся к англичанину.
— Прекрасно! Я верю в вашу искренность. А теперь я скажу, чего вы действительно добиваетесь. Вы хотите, чтобы ради политической выгоды я утаил преступление, даже цепь преступлений.
— Да, мое предложение можно изложить и так. Но необходимо маленькое дополнение. Под политической выгодой понимается стабильность европейской обороны.
Тут Эшли не выдержал.
— О боже, как я люблю англичан! В мире нет более поучающей нации — королевская семья, господствующая церковь, священные ритуалы крикета! И при этом их история — сплошной экономический авантюризм да политические сделки, их герои — пираты и разбойники, их святые — чудаки и анархисты. Они проповедуют мораль в парламенте и готовят войны в клубе консерваторов. Они поносят Уолл-стрит и американский экспансионизм, но их бизнесмены — грабители в полосатых брюках. Однако стоит им споткнуться, тут же вспоминаются наши общие обязательства перед западной цивилизацией. Ради бога, Арлекин, давайте обойдемся без этого.
Вспышка Эшли осталась без ответа.
— Это крайняя точка зрения, — спокойно продолжил Арлекин, — и сейчас я не буду ее оспаривать. Мне кажется, мы говорим о разных вещах, дорогой друг.
— А я так не думаю.
— Вы говорите о моральных устоях. Я — о политике. Одно полностью исключает другое.
— Это — заблуждение.
— Отнюдь. Политика есть искусство и наука управления несовершенными людьми посредством несовершенных методов.
— Плоха та политика, благодаря которой на ответственные посты попадают лживые и продажные личности.
— Не всегда. Лжеца можно направлять. Продажного — купить. Задача дипломата как раз заключается в том, чтобы с выгодой воспользоваться страхом лжеца и жадностью казнокрада.
— А как же правда?
— Правда? — Джордж Арлекин пожал плечами. — Правда — это роскошь, доступная лишь тем, кому не важен результат ее воздействия.
— То есть?
— Вот вас, например, не интересует, чем обернется все это для Италии, да и для Европы. Ваша статья может сбросить с пьедестала правительство, и так нетвердо стоящее на ногах, вызвать в стране экономический и политический хаос. Могут пойти насмарку многолетние усилия, направленные на обеспечение европейской безопасности. А вы через неделю улетите в Индию, на Яву или в Канаду и ни душой, ни телом не испытаете последствий вашей публикации.
— А вам, естественно, не безразличны эти последствия? — саркастически ухмыльнулся Эшли.
Арлекин ответил не сразу, тщательно подбирал слова.
— Они небезразличны для моей страны и, следовательно, для меня. Я живу в тридцати милях от берегов Европы, и политическая ситуация на континенте определяет, буду ли я есть на завтрак корку хлеба или жареную печень. Вы — журналист, бродячий торговец правдой. Я — человек, который вынужден жить среди лжи, идти на компромисс с коррупцией, мириться с несправедливостью, потому что и первое, и второе, и третье неотделимы от человеческого общества.
— Мирясь с несправедливостью, вы и такие, как вы, увековечиваете ее!
— А такие, как вы?
— Нам тоже важен результат, — ответил Эшли. — Потому что нам чаще приходится сталкиваться с последствиями лжи и несправедливости. Мы видим голод на улицах в то время, как вы читаете о нем в газете. Мы видим убийства и посылаем вам фотографии в доказательство того, что они действительно имели место. Мы видим убитых детей и изнасилованных женщин, вы же читаете заметку в десять строк о пограничном инциденте. И мы верим, что занимаемся благородным делом, неся людям правду. Еще Сократ завоевал этим уважение своих сограждан.
— За что его и отравили.
— Профессиональный риск. — Эшли облокотился на балюстраду. — Этот разговор ни к чему не приведет. Наши позиции определены. Вы и ваше государство хотите ввести Орнаньи в правительство. Я хочу отправить его в тюрьму. Ваш мотив — политическая выгода. Мой — правда.
— Это единственный ваш мотив, Эшли?
— Назовите мне другой.
— Вы любите или любили жену Орнаньи, — ледяным тоном ответил Джордж Арлекин.
Глава 2
Слова ударили, как пощечина. Эшли едва не схватил маленького англичанина и не швырнул его в пустоту между голубым небом и синей водой. Но вместо этого он отклонился назад, закрыл глаза, обеими руками вцепился в металлический поручень балюстрады. Его трясло от злости.
Медленно, с трудом Эшли овладел собой. Когда он открыл глаза, Арлекин все так же стоял перед ним. Тут к Эшли вернулся голос.
— Мерзавец! Подонок! Ты докопался и до этого! Я не видел Козиму больше десяти лет. Да, я любил ее. Я люблю ее и теперь. Она была моей любовницей, но я женился бы на ней! Однако она предпочла Орнанью. Я пожелал ей счастья и попытался забыть ее. К моему расследованию она не имеет никакого отношения.
— Она — его жена, и ваша публикация неминуемо отразится на ее будущем.
— Она его жена, а не моя!
— Я хотел бы, — печально вздохнул Арлекин, — быть таким же твердым в своих убеждениях, как и вы. Вы счастливый человек, Эшли. Я… я сожалею о том, что упомянул о ней. Извините.
Он протянул руку. Но Эшли не пошел на мировую.