Бурчвуд нашел ключ и открыл дверь. Они наполовину внесли, наполовину втолкнули меня в гостиную и усадили на мое любимое кресло, которое я тут же перепачкал в крови.
— Вам нужен доктор, — изрек Симмс. — Иначе вы истечете кровью.
— Виски, — прошептал я. — В баре. И сигареты.
Симмс прогулялся к бару, принес полстакана виски и зажженную сигарету. Я схватился за стакан, смог поднести его ко рту, где он начал стучать мне по зубам. Но я сумел-таки глотнуть. Симмс налил мне бурбона[28]. Отказываться я не стал. Бурбон так бурбон. Еще глотнул виски, глубоко затянулся. Очередной глоток, еще одна затяжка.
— Дайте мне телефон, — попросил я Бурчвуда.
— Кому вы собираетесь звонить?
— Доктору.
Он передал мне телефонный аппарат, и я выронил его. Бурчвуд поднял его с ковра.
— Какой номер?
Я назвал, и он должное число раз крутанул диск. Трубку сняли куда как не сразу.
— Вилли?
— Ja, — заспанный голос.
— Маккоркл.
— Ты опять пьян, ты и твой ни на что не годный партнер.
— Нет. Еще не пьян. Только подстрелен. Ты можешь помочь?
— Уже еду. — И он бросил трубку.
Я выпил еще виски. Боль не уходила.
— Наберите еще один номер, — попросил я Бурчвуда. Он посмотрел на Симмса, тот кивнул.
И на этот раз довольно долго никто не отвечал.
— Фрёдль. Это Мак.
— Где ты? — спросила она.
— Дома.
Проснулся я в собственной постели под чистой простыней. В щелочку меж портьерами просачивался дневной свет. Фрёдль сидела на стуле у кровати с дымящейся сигаретой и чашкой кофе. Я попробовал шевельнуться, и от ноги по телу тут же прокатилась волна боли. Ныл и живот, словно кто-то хряпнул по нему бейсбольной битой.
— Ты проснулся? — улыбнулась Фрёдль.
— Но жив ли я?
Она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб.
— Еще как. Доктору Клетту потребовался час, чтобы вытащить все дробины. Он сказал, что тебя задело только краем. Живот у тебя будет болеть еще неделю, и ты потерял много крови. И, наконец, скажи, ради Бога, где тебя носило?
— По городам и весям. Сразу и не вспомнить. Где Симмс и Бурчвуд?
— Эти двое! — Она пренебрежительно фыркнула.
— Ты ревнуешь?
— Нет, они такие усталые, потерянные.
— Им пришлось многое пережить, но испытание они
выдержали. И я не хочу, чтобы с ними что-нибудь случилось.
— Один спит в кабинете, второй — на диване в гостиной.
— Который час?
— Почти полдень.
— Когда я позвонил тебе?
— В три утра. И, по их словам, сразу потерял сознание. Затем прибыл доктор и начал вытаскивать дробины. Он полагает, что из-за большой потери крови тебе нужно несколько дней полежать.
Я провел рукой по лицу.
— Кто меня побрил?
— Я... и искупала тебя. С каких это пор ты стал сержантом?
— Со вчерашнего утра... или дня. Давным-давно.
— Длинная история?
— Это точно. Я расскажу тебе, пока буду одеваться.
— Куда? На свои похороны?
— Нет. Чтобы выйти из дома. Повидать мир. Заниматься делами. Зарабатывать на жизнь. Взять в свои руки управление салуном.
Фрёдль поднялась, подошла к шкафу, выдвинула ящик, достала рубашку. Повернулась, прижала ее к груди и как-то странно посмотрела на меня.
— Его больше нет.
— Кого?
— Твоего салуна. Позавчера его взорвали.
Я откинул простыню и попытался перекинуть ноги через край кровати. Они отказались подчиниться, и я упал на подушку, весь в липком поту. Закрыл глаза. Мой маленький, уютный комфортабельный мирок разлетелся вдребезги.
— Преступников еще не нашли. Случилось это рано утром.
— Когда именно?
— Около трех часов.
— Чем они его взорвали? Шутихами?
— Динамитом. Подложили шашки там, где взрыв причинял наибольший ущерб. Герр Венцель полагает, что мстили за человека, которого застрелили в вашем салуне. Кто-то возложил вину за его смерть на тебя и Падильо. Так сказал Венцель. Он разыскивал вас обоих.
— Ты говорила с ним?
— Нет. Я почерпнула все это из газет.
— Надо посоветовать ему поискать в реке.
— Кого?
— Падильо. Он покоится на дне Рейна.
Я открыл глаза. Фрёдль все так же стояла, прижав рубашку к груди. Затем положила се на кровать, села рядом со мной. Ничего не сказала. Я и не ждал от нее слов. Ее глаза, движения рук, зубы, закусившие нижнюю губу, оказались достаточно красноречивыми.
— Ты хочешь поговорить о том, что произошло?
Я на мгновение задумался и понял, что другого случая рассказать все, ничего не упуская и не утаивая, не представится. Я заговорил, и с каждым словом становилось все легче, а когда я дошел до финальной сцены на борту баржи, по щекам моим покатились слезы.
Потом мы долго молчали в полутемной комнате. Я попросил сигарету, и она раскурила ее для меня. Глубоко затянувшись ароматным дымом, я вслух задал риторический вопрос, а не выпить ли мне кофе с коньяком. И пока Фрёдль возилась на кухне, думал о том, что предстоит сделать и хватит ли у меня на это сил.
Фрёдль вернулась. Я выпил чашку кофе, щедро сдобренного коньяком, затем вторую.
— Они проснулись? — спросил я.
— Кажется, да.
— Почему бы не дать им что-нибудь из моей одежды. Она им не помешает.
— Уже дала. И выглядят они вполне пристойно.
— Тогда помоги мне одеться.
Ценой немалых усилий я заставил себя втиснуться в брюки и рубашку. Фрёдль, присев на корточки, надела на меня носки и туфли. Я пробежался рукой по ее волосам. Она подняла голову и улыбнулась.
— Пойдешь за меня замуж?
— Обусловлено ли твое предложение руки и сердца тем, что ты еще не пришел в себя?
— Возможно, но ничего другого я не хочу.
— Хорошо, — Фрёдль кивнула. — Я согласна.
Я с трудом поднялся.
— Пошли расклеивать объявления о свадьбе.
Какое-то время спустя мы добрались до гостиной.
Симмс сидел на диване.
— Позовите, пожалуйста, Бурчвуда, — попросил я. — Нам нужно кое-что обсудить.
— Как вы себя чувствуете? — справился он.
— В полном порядке.
— Выглядите вы ужасно, словно сама смерть. — Он прогулялся в кабинет и вернулся с Бурчвудом.
Вместе они сели на диван. Моя одежда пришлась Симмсу впору, мы были одного роста, я — разве что чуть толще. На Бурчвуде костюм висел как на вешалке. Сидели они близко друг к другу, точь-в-точь как в подвале мастерской в Восточном Берлине.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что сняли меня с баржи. Вы могли этого не делать, особенно после того, что вам пришлось пережить.
— Мы же договорились с вами и Падильо, помните? — спросил Бурчвуд.
— Об этом-то мы сейчас и поговорим. В присутствии мисс Арндт. Она станет вашей дополнительной гарантией. Сейчас все зависит от вас.
— В каком смысле? — не понял Симмс.
— От того, что вы сделаете. Вы можете уйти в эту дверь с моим благословением и направить ваши стопы, куда вам заблагорассудится. Или можете сдаться, и тогда я попытаюсь выполнить обещание, данное вам Падильо.
Они помолчали. Фрёдль внесла поднос с кофейными принадлежностями и поставила на столик перед нами. Сама села на стул рядом со мной.
— Между собой мы уже все обсудили, — заговорил Симмс. — И решили вернуться. Мы по-прежнему уверены, что были правы, — торопливо добавил он. — Не подумайте, что мы — раскаявшиеся грешники.
— Как скажете. Я не знаю, как бы поступил, окажись на вашем месте.
— Видите ли, мистер Маккоркл, больше идти нам просто некуда. Говорим мы только на английском. У нас нет ни денег, ни друзей, а теперь, наверное, и родственников. Сама мысль о новой поездке в Москву, если представить, что для этого потребуется, кажется непереносимой. Но мы не хотим возвращаться в США лишь для того, чтобы нас там убили. За последние дни мы увидели, что цена человеческой жизни — грош в базарный день.
— То есть вы хотите, чтобы я договорился об этом.
Они кивнули.
— Тогда начнем?
— Они переглянулись. Молча решили, что не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, и Симмс кивнул на обоих. Я снял телефонную трубку и набрал номер, который мне дали несколько дней назад.