Посетитель стоял перед большой и очень плохой картиной под названием Сила духа штурмовиков, изображавшей колонну нацистской молодежи, марширующей в храбрые старые времена, когда они освобождали улицы для коричневых батальонов. Об этой картине сплетник старого режима барон фон Цинсцоллерн рассказывал страшную историю. В июле прошлого года на фестивале под названием "День немецкого искусства" была представлена миру эта и тысячи других новых работ. Одним из проклятий нацистского режима был гомосексуализм, и во время Ночи длинных ножей Гитлер использовал это в качестве предлога для убийства Эрнста Рёма и других его старых соратников. Было необходимо запретить эту практику, и это преступление было описано в статье 175 Уголовного кодекса. Цивилизованные люди всегда найдут какой-то тонкий способ намека на вещи, которые не стоит упоминать прямо, в Германии эта форма отклонений от нормы получила название "hundertfunfundsiebzig[95]".
И вот настало открытие этой великолепной художественной выставки, о которой раструбили на весь мир, как о свидетельстве нацистской любви к высшим проявлениям жизни. Были напечатаны несколько сотен тысяч каталогов, предназначенные для продажи за одну марку двадцать пять пфеннигов каждый. То ли по воле слепого случая или по замыслу какого-то злонамеренного ловкача из выставочного комитета номер, присвоенный картине под названием Сила духа штурмовиков, оказался номером, который часто произносили шёпотом. Всё открылось с помощью американского корреспондента, который сообщил об этом в гестапо, в результате чего все каталоги были уничтожены. Если верить слухам, то кто-то в высоких в художественных кругах Мюнхена лишился жизни. Когда "Греческий железнодорожный вокзал" был открыт, марш нацистских героев можно было найти под безобидным номером, в то время как hundertfunfundsiebzig был назначен картине Ваза с цветами.
Ланни Бэдд навестил фюрера в его элегантной квартире в Мюнхене на Принцрегентенштрассе. Он обнаружил, что великий человек был так счастлив, как кошка, которая проглотила канарейку и не получила пинка за это. Он не стал упоминать, что мудрый и понимающий американец посоветовал ему, как поступить. Ланни был, конечно, слишком тактичен, чтобы намекать на это. Он решил, что представился случай для хорошей неприкрытой дозы лести. И он сказал величайшему государственному деятелю современности, что мир дивился дипломатической тонкости, показанной им. Прежде всего чувством времени, которое являлось сутью этой самой трудной работы. Такое унижение для премьер-министра Великобритании, и такие жалкие усилия в парламенте, чтобы облагородить себя! Не было ничего подобного со времён хождения короля Генриха IV в Каноссу.
Фюрер вел себя, как кошки, лежащие перед теплым огнем, и которых чешут за ухом. Он высоко ценил проницательность этого симпатического гостя. И, когда посетитель намекнул, что в позиции фюрера может быть слабость, то он сразу же спросил, в чём она заключалась. Когда ему сказали, что она заключалась в гарантии против неспровоцированной агрессии данной Чехословакии, он хитро улыбнулся и сказал, что это является гарантией от агрессии других государств. Посмотрите, как он снизил требования Польши и Венгрии на территории Чехии! Но это не означает, что чешские политики могут продолжать свои интриги против Германии за границей, и если они продолжат делать это, то вскоре они обнаруживают, что не имеют никакой гарантии против немецкой дисциплины.
"Мы нацисты знаем, что дипломатия и война две стороны одной и той же медали", — заявил фюрер. — "Конечно, мы не позволим никому воевать с нами безнаказанно". Он рассказал, что министр иностранных дел Польши только что был в Румынии с попыткой заключить соглашение о взаимной обороне. Конечно, такое соглашение не может быть направлено ни на кого, кроме как на него самого, заявил Гитлер, и начал называть поляков племенем недочеловеков, жертвами вмешательства духовенства в светские дела и клерикальной интриги. "Крест и свастика не могут существовать рядом друг с другом", — заявил Ади. — "Версальский Диктат дал полякам возможность оторвать Германию от Восточной Пруссии, и кто, кроме наших врагов, может себе представить, что я позволю такой занозой продолжать гноиться в теле рейха?"