Мы вынырнули из волглых зарослей и сходу врезались в осаждающих. Похоже, отрубаи рассчитывали застать жителей деревни врасплох, схватить тех, кто был послабее, и раствориться в лесу. Уверенные в своей безнаказанности, работорговцы не удосужились рассредоточиться и всей бандой нарвались на кинжальный огонь. Откуда им было знать, что в деревне есть пулемет?
Огонь вели с крыши общинного дома, самого высокого в деревне. Толстая труба плевалась яростным свинцом, а за полукруглым щитком скорчился единственный мужчина, который не принимал участия в нашей боевой вылазке.
Так вот для чего было нужно странное навершие дедовского посоха!
- Да здравствует вождь! - заорал Бор, могучим ударом ломая челюсть первому подвернувшемуся под руку работорговцу.
- Дед! Дед! Дед! - подхватили его клич защитники деревни, кромсая на куски деморализованных врагов.
Пулемет смолк. Отирая пот с морщинистого лба, старик величественно выпрямился.
Я опустил винтовку - стрелять уже было не в кого - и поплелся к хижине скиллы. К своему дому.
Циновка над входом была сорвана и втоптана в грязь. Рядом валялись черепки и какая-то тряпка, в которой я не сразу узнал тюрбан знахарки. Я заглянул в дом, позвал:
- Тина! Ты здесь?
Она не откликнулась.
Может, все еще прячется в лесу? Нет, я уже чувствовал, что это не так. Назначенной мне в жены скиллы здесь больше нет.
Тина далеко, и искать ее бесполезно.
От этой мысли меня прошил озноб. Все течет и изменяется на Дожде. Очень быстро, стремительно и неожиданно...
И в следующий миг я ускорился. Не потому, что мне угрожала опасность, избежать которой можно было, лишь применив сверхспособность призрака. Вместо пощечины самому себе. Вместо ведра воды на горячую, рассаженную томагавком, прошедшим вскользь, голову.
У тебя здесь работа, засланец. Никогда об этом не забывай...
Я вернулся в нормальное время. В какофонию голосов. В сумятицу, царящую после сражения. Люди, опьяненные адреналином, одурманенные яростью и страхом, носились перед частоколом, где роскошные травы были черны от кровавой росы. Я увидел, что тяжело раненных отрубаев добивают ударами копий или топоров. Для них деревенским было жаль даже пули. Тех дикарей, кто отделался легкими ранениями, поднимали на ноги и вели к ближайшим деревьям.
Я, как зевака, наблюдал под слабеющим дождем, что же будет дальше.
Отрубаев привязали к стволам. К пленникам подбежал деловитый мужичок в заляпанном кровью кожаном жилете, в его волосатой лапе поблескивал устрашающего вида нож. Каждому отрубаю - по одному тычку острием. Мужичок наносил не смертельные, но обильно кровоточащие раны. Отрубаи проклинали его на своем гортанном наречии, харкали и пытались извернуться, чтобы ударить палача головой или коленом. Но мужичок знал свое дело. В считанные секунды он подрезал каждого, затем дал отмашку наблюдавшим со стороны деревенским. Все потянулись к воротам, створки которых стали медленно сходиться.
- Чего стоишь? - окликнул меня Боров. - Хочешь со стыдливцем побрататься?
Пока еще издалека, но уже отчетливо, доносился перестук. Самые страшные лесные монстры, распугивая конкурентов пожиже, вышли, чтобы поживиться свежатиной.
Я бросился следом за остальными к воротам.
Створки сошлись, опустился на скобы тяжелый, окованный железом засов. Толпа деревенских отступила к общинному дому. Возле меня снова возник Боров.
- Миру не видал? - спросил он хрипло.
- А ты - Тину? - ответил вопросом на вопрос я.
Боров поиграл желваками.
- Ничего с этой ведьмой не сделается, - бросил, скривившись. Затем с нажимом повторил: - Ты Миру видел где-нибудь, кусок жижонки?
- Нет.
Он несколько секунд смотрел на меня, раздувая ноздри, точно силился понять, что означает это короткое слово. Потом кинулся, расталкивая людей, к Деду, стоящему на пороге общинного дома.
А за частоколом в это время стало происходить нечто ужасное. Отрубаи, брошенные на растерзание монстрам, заорали, запричитали, завыли... От тяжелой поступи стыдливцев задрожала земля. Я полагал, что таких крупных хищников не должно быть много на ограниченной территории: каждый из них патрулировал свои охотничьи угодья, переходя дорогу другому стыдливцу только для того, чтобы спариться. Но сейчас под частоколом собралась целая акулья стая. Я с удивлением обнаружил, что сторожевые башенки, расположенные по эту сторону ограждения, пусты. Как будто существовало табу даже на то, чтобы просто смотреть на нагоняющих страх чудищ.
Потом я понял, почему башенки пусты.
С той стороны частокола плеснули желто-зеленые струи. Ударило в нос запахом кислоты. Бревна ограждения, платформы сторожевых башен, землю под забором - все вмиг затянуло зловонным дымом. В лужах вскипела радужная пена. И хоть до площади перед общинным домом едкие брызги не долетали, жители деревни бросились кто куда: мужчины - под навесы, женщины и голопузые дети - в хижины.