Гай, ликуя, представил его:
— Товарищ Троцкий, вождь Красной армии!
Толпа взревела.
— Товарищи! — горячо заговорил вождь. — Мы находимся накануне полной и окончательной победы над врагом! Осталось сделать последнее усилие — и белые генералы будут разгромлены! — Внезапно склонившись, Троцкий протянул руку к кому-то из бойцов. — Брат! Я такой же, как ты! Нам с тобой нужна свобода — тебе и мне. Её дали нам большевики, — он махнул рукою на запад, в сторону Москвы. — А оттуда, — рука протянулась к востоку, — сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов!
— Не позволим! Вперёд! — заголосили в толпе. — Умрём за революцию!
Троцкий вздёрнул руку, пальцем тыча в сторону Волги:
— На Симбирск!
Канонада расшатывала небо и землю. Войска Тухачевского отчаянно ломили. Дрогнешь — расстрел!
Армия Каппеля отчаянно сопротивлялась — русские, чехи, сербы, венгры наседали на красных. Сшибались броневики, налетали аэропланы, Волга вставала дыбом от рвущихся снарядов, небеса распухали от облачков шрапнели, земля ходила ходуном.
Белые отбросили 1-ю Революционную армию за мост через Свиягу, вернули подсимбирские деревни Баратевку, Елшанку, Прислониху… Линия фронта неудержимо катилась на запад.[77]
Глава 11
«ВСЕ НА ВОСТОК!»
Сообщение ОСВАГ:
26 июля, выйдя из Симбирска на пароходах, части полковника Каппеля разгромили в устье Камы большевистскую флотилию и 27 числа[78] штурмовали Казань. Чехи повели наступление от пристани, а Каппель вошёл в город с тыла. Советский 5-й Латышский полк упорно сопротивлялся, но Сербский батальон майора Благотича, размещавшийся в Казанском кремле, перешёл на сторону белых — и нанёс противнику внезапный фланговый удар. Латышские стрелки сдались, а захваченные каппелевцами трофеи не поддаются подсчёту — 657 миллионов рублей золотом![79]
Предреввоенсовета неистовствовал — Павлуновский, обер-палач Троцкого, расстрелял комитетчиков Латышского полка, чтоб неповадно было Казань сдавать, учинил децимацию — пустил в расход каждого десятого мобилизованного из разбегавшихся военчастей, а полк татар, покинувших передовую, истребил полностью, перестреляв из пулемётов.
Бронированный «Предреввоенсовета» громыхал по Казанской железной дороге, сея смерть в полосе отчуждения, нагнетая страх, а в Кремле надсаживался вождь мирового пролетариата, бросая лозунг в массы: «Все на восток!»
1-я Революционная армия не зря повела счёт красным войскам, она была зачатком регулярных вооружённых сил Советской России, скреплённых дисциплиной. И вот её дивизии, разбитые и раздавленные морально, брели полями и дубравами к Алатырю. Красноармейцы, погоняемые комиссарами, вымещали зло на «врагах народа». Белые преследовали 1-ю армию и если в сшибках попадали в плен, то красные отыгрывались на них по полной — казакам на ногах лампасы вырезали, а офицерам — погоны на плечах, рубили шашками, вешали или связывали по трое — и топили. Называлось сие — «гидра контрреволюции». Правда, белоказаки тоже в долгу не оставались — могли «революционному бойцу» звезду «выгравировать» на спине или в землю закопать вниз головой — с устилом дна внутренностями, выпущенными из погребаемых, «чтобы мягче было лежать»… Жестокость порождала ответное зверство и множила его, превращала в норму жизни. У Авинова всегда мурашки по спине пробегали, когда он вспоминал «сцену из военной жизни», подсмотренную на Кубани ещё в ту пору, когда он числился корниловцем. Станицы подымались, оживали после советчины. Казаки поспешали на сбор к станичному правлению, шли нарядные, статные казачки, а на околице Кирилл встретил человек пять казачат с винтовками. «Куда идёте, хлопцы?» — спросил он, наивно ища отклик некрасовских стихов о мужичке с ноготок. А один из хлопцев, казачонок лет двенадцати, в бешмете и огромной мохнатой папахе, ответил ему: «Большевиков идём бить, тут много их по камышу попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил!..»[80]
После этого случая на штабс-капитана никакие расстрелы уже не производили впечатления.
— Летять! — взвился крик. — Т-твою мать…
С востока, переваливаясь с крыла на крыло, подлетали «Ньюпоры-11», иначе — «Бебе», русскими пилотами звавшиеся «бебешками». Истребители спикировали, строча из «льюисов», выстригая в траве дорожки, раз за разом выбивая кровавые фонтанчики. Красноармейцы кидались на землю, охватывая головы руками, другие бежали под защиту хилой рощицы. Находились и такие, кто срывал с плеча винтовку и палил по аэропланам.
77
В нашей реальности Тухачевский взял-таки Симбирск, хотя и ценой огромных потерь. Можно сказать, что Симбирск в войну Гражданскую стал тем же, чем был Сталинград в Великую Отечественную, — поворотным пунктом, точкой невозврата, после которой Красная армия уже не сдавала позиции, а наступала.
К сожалению, в реале Деникин совершил непоправимую стратегическую ошибку — вместо того чтобы идти на соединение с Колчаком, он пошёл на Москву. Не укрепив тыл и дисциплину, Антон Иванович рвался к златоглавой то ли из-за тщеславия, то ли ради скорейшего окончания братоубийственной бойни. Был ли шанс у белых? Был. Генерал Миллер отправлял экспедицию на Урал для смычки Северного и Восточного фронтов, сам Колчак в 1918-м выражал просьбу примкнуть к деникинцам, Врангель настаивал на штурме Царицына, чтобы объединить все белые войска от Чёрного моря до Баренцова. Увы!
79
Более 500 тонн золотых монет, кружков, полос, слитков, самородков из коллекции Горного института, а также платины, плюс валюта и 750 ящиков серебра — половина золотого запаса Империи, переправленная из Петербурга в Казань. Вторая половина запаса, не менее 444 миллионов рублей золотом, временно хранилась в Нижнем Новгороде.