А Кирилл подумал: «И кто тут большая сволочь — красная или белая? Они или я?..»
До Алатыря армия Тухачевского добрела неделю спустя. Некогда тихий провинциальный городишко на Суре трясло от революционной стихии — Яков Свердлов передал «всем Советам рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем», что «несколько часов назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов».[81]
Не теряя времени, Авинов ринулся на телеграф и отбил шифрованную телеграмму Иосифу Виссарионовичу, «отчитавшись о проделанной работе», испрашивая ценных указаний.
Аппарат Юза закрутил бобины, застрекотал почти что сразу, нечётко, открытым текстом пропечатывая ответ:
«ЖДИТЕ КУРЬЕРА ТЧК С КОММУНИСТИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ ЗПТ СТАЛИН».
— Ага! — повеселел Кирилл. Глянув на седоусого телеграфиста, он сказал небрежно: — С коммунистическим приветом! — и вышел вон.
А там, прямо посреди Симбирской улицы, надрывались митингующие — то ли подосланные большевиками, то ли ораторы из толпы:
— Требуем, чтобы Владимир Ильич Ленин жил! Требуем крови буржуазии! Довольно красить наши знамёна алой кровью борцов за народное дело! Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов тысячами, пусть прольётся кровь буржуазии и её слуг! Да здравствует красный террор![82]
Туда и сюда по улице маршировали отряды из мобилизованных крестьян, а эпицентром великих потрясений был вокзал, где попыхивал поезд Предреввоенсовета, разводя пары.
Паче чаяния, Троцкий принял командарма 1 довольно тепло — всё ж таки сохранил тот армию, железной рукой остановил распад и развал. Жёлтый, сгорбленный, тщедушный Предреввоенсовета вылез на крышу своего автомобиля, выкрашенного в защитный цвет.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал он красноармейцам.
— Служим революции! — нестройно ответили бойцы.
— Смертельная угроза, нависшая над рабоче-крестьянской республикой, влечёт за собой неминуемую угрозу смерти всем, кто не выполняет своего воинского долга! — прокричал Троцкий сиплым голосом. — Настал час жестокой расправы с врагами революции! Тем, кто покусился на жизнь вождя мирового пролетариата, не может быть пощады! Взятие Казани станет ответом за одну его рану, а за другую рану будет Симбирск, родной город Ленина! Вперёд, на врага! Удар за ударом до полного разгрома, до полной победы!..
Откричавшись, Лев Давидович спустился с авто и пошёл в народ, щедро награждая бойцов, а Кириллу он вручил свой позолоченный браунинг.
— Передышки не будет, — сурово объявил Троцкий Тухачевскому, — отдохнёте по дороге, товарищ командарм. Следуйте на Свияжск — там «пятоармейцы» Славина отбивают у белых Романовский мост. В 5-ю армию влились лучшие силы питерских рабочих-коммунистов, но наши войска растянуты в нитку…
— Слушаю, товарищ Предреввоенсовета! — отчеканил Тухачевский, обернулся и скомандовал раскатисто: — По ваго-она-ам!
«Не жрамши, не пимши», красноармейцы набивались в эшелоны, как селёдка в бочки. Засвистели паровозы, залязгали сцепки. Замыкавшим двинул «бепо»[83] с длинным названием «Грозный мститель за погибших коммунаров», а впереди покатился бронепоезд «Красный ураган». Авинов устроился на нём. Закрыл тамбуры броневагона, опустил заслонки на окна да и завалился спать. «Красный ураган, — мелькало в его притомившейся голове, — вихри революции… Да пошли вы все…»
Разбудило Кирилла чьё-то присутствие. Протерев глаза, он разглядел Тухачевского. Командарм занял откидное сиденье и покачивался в такт перестуку колёс. И не скажешь про него — осунулся, устал. Нет, Михаил Николаевич выглядел бодрым и подтянутым. Да и то сказать — командарм 1 был на два года младше его самого.
— Разбудил? — вымолвил Тухачевский.
— Пора бы уж, — зевнул Авинов, — а то разоспался что-то…
— Да, — усмехнулся командарм, — нам скоро выходить.
— Ударим прямо по мосту?
— Сначала отойдём к Свияжску и займём город. — Кирилл сел поудобней и ладонями отёр лицо.
— А правда, что Троцкий поставил в Свияжске памятник Иуде?
— Правда! — рассмеялся Тухачевский. Привычное выражение отчуждённости сошло с его лица, уступив место улыбчивому дружелюбию. — Наши воинствующие богоборцы долго думали, кого ж противопоставить кроткому Христу, всё подыскивали кандидатуру. Люцифер как-то не очень сочетался с идеями коммунизма, а Каин уж больно известен — этого трудягу, из ревности к Богу прибившего брата своего, лодырюгу-пастушка, все считают уголовником. Остановились на Иуде Искариоте. Статую слепили во весь рост — Иуда с постамента кулаком грозит небесам… Ох и плевались старушки, ох и крестились! А мужики, не смея и близко подойти к Предреввоенсовета, побили местных жидов!