— Не извольте тревожиться, батюшка барин, я присмотрю. Есть-спать не буду, а с крыльца у входа глаз не спущу. Мне аккурат из окошка все видать.
И Степан поспешил исполнять новое приказание графа.
А Алексей Николаевич сел к столу, обмакнул в гостиничную чернильницу перо и принялся писать отчет в Петербург. Делал он это, как сам понимал, не совсем по форме, но, как говорится, чем богаты, тем и рады… Прежде шпионских донесений не писывал и обучиться всем тонкостям не успел.
Проставив дату по российскому стилю, Алексей, подумав, добавил в скобках европейскую (разница-то составляла без малого две недели!) и вывел:
«Ваше превосходительство!
Честь имею доложить — порученный моему наблюдению объект второй день пребывает в гостинице, равно как и его слуги, сам никуда не отлучался, гостей не принимал и прислугу с поручениями в город не посылал.
Яхта его, именуемая «Морская красавица», стоит в порту без движения, с якоря не снималась, на борт никого не принимала. В порту постоянно дежурит мой человек и ведет наблюдение».
Донесение получалось какое-то незначительное, и Алексей, поразмыслив, прибавил:
«Вчерашний день в шестом часу вечера имел приватную беседу с помощницей объекта. Барышня в разговоре ничего подозрительного о действиях хозяина не сообщила, о чем имею честь вам доложить».
Завтра надо передать отчет в русское консульство, пусть зашифруют и передадут с дипломатической почтой в Петербург… Алексей дописал свое небольшое донесение «ни о чем» и запечатал его в конверт.
И тут… в дверь торопливо и как-то нервно постучали.
— Степан, открой, в дверь стучат, — рассеянно крикнул Алексей и тут же вспомнил, что уже отпустил лакея и дверь открыть некому.
Пришлось пойти к дверям самому. Повернув ключ, он резко распахнул створку и остолбенел.
На пороге стояла Мэри… Но как странно она выглядела! Девушка дрожала, словно в лихорадке. Ее лицо казалось осунувшимся, бледным как полотно, и глаза немного припухли от недавних слез, а искусанные губы рдели на лице как рана.
Но, несмотря ни на что, она показалась Алексею даже еще более красивой, чем обычно, — в лице появилось нечто призывное и маняще-соблазнительное.
— Мэри? — Алексей все же был сильно удивлен и не стал этого скрывать. — Вы рискнули прийти ко мне? Чему обязан подобной честью?
Словно и не было между ними вчерашнего доверительного «ты»… Девушка поддержала такой стиль разговора:
— Я… Позвольте мне войти, Алексей Николаевич. Мне надо поговорить с вами.
Мэри шагнула в номер, но, похоже, ноги ее плохо держали. Она пошатнулась и, если бы Алексей ее не подхватил, упала бы.
На ней был пеньюар с вышитыми розочками, который, как и большинство ее нарядов, казался совершенно чужеродным. В подобные вещицы, выписанные из парижских торговых домов, любила наряжаться Сильфида, когда хотела казаться соблазнительной. А Мэри с ее невинным взглядом и нежной красотой такие атрибуты платной любви совсем не подходили.
Впрочем, судя по всему, мисс Мэлдон тоже давно уже не невинный агнец… Словно в подтверждение тайных мыслей Алексея Мэри взглянула на него таким взглядом, что у графа пересохло во рту. Алексей с трудом удержался, чтобы сразу же не сжать ее в объятиях… И остался доволен, что сумел взять себя в руки, несмотря ни на что.
Вероятно, у нее что-то случилось, раз она прибежала к нему под вечер, да еще с таким отчаянным, заплаканным лицом. Конечно же его долг — оказать женщине помощь! И вовсе незачем пугать ее необузданностью собственных порывов.
— Мэри, что с вами? Вы дрожите… Вас кто-то напугал? Я могу вам чем-то помочь?
— Алеша, молчи, не говори ничего, — прошептала девушка, вновь переходя на интимное «ты». — Я пришла сказать, что… Что я люблю тебя. Я с ума схожу от любви, я совсем потеряла голову и… я сейчас умру, если ты меня не поцелуешь!
Ну если уж спасение жизни зависит от его поцелуя! Алексей сделает все, чтобы Мэри жила долго-долго! Кровь ударила ему в голову, и он почувствовал, что готов решиться на любые безумства… А Мэри сама потянулась к нему, словно подталкивая быть смелее.
Он подхватил ее на руки, прижал к себе и, покрывая ее лицо торопливыми поцелуями, понес в спальню. Давно уже не доводилось ему испытывать такого желания при виде женщины…
— Девочка моя, милая, — повторял он, срывая с ее плеч дурацкий пеньюар. — Счастье мое. Все эти годы не было дня, чтобы я не вспоминал тебя!