Разбудил ее настойчивый стук в дверь.
— Минуту, — прокричала она, вставая, накинула пеньюар и бегло взглянула на себя в зеркало.
Лицо, отразившееся в зеркальном стекле, в первый миг показалось ей чужим. Глаза после вчерашних обильных слез припухли, губы тоже казались припухшими — слишком уж много и жадно пришлось им целоваться. Но при этом появилось ощущение, что где-то в глубине ее лица горит огонь, так ярко оно светилось. И пламя этого огня пробивалось и в сверкающих зрачках, и в горящем огнем очертании рта, и в горячем прерывистом дыхании. Просто вакханка, сошедшая с полотна смелого живописца.
Настойчивый стук в дверь повторился.
— Мисс Мэлдон, откройте немедленно, это я, Гордон, — прокаркал с той стороны сухой голос. — У меня к вам дело.
Пришлось пройти к дверям. Секретарь маркиза Гордон явился явно по распоряжению хозяина, а она еще не настолько осмелела, чтобы посоветовать ему убираться прочь.
— Вы сегодня выглядите особенно очаровательно, — заявил Гордон, едва только очутился в номере. — Наша трудная служба явно идет вам на пользу.
Прежде он никогда не позволял себе таких двусмысленных комплиментов и таких заинтересованных взглядов, которые теперь откровенно бросал на Мэри, разглядывая ее с явным мужским интересом.
— Вы сказали, что у вас дело, — напомнила она, не желая поддерживать беседу в таком неприятном ключе.
— М-да, о деле, — хмыкнул Гордон. — Его светлость ночью отправился в дальнюю поездку. Дженкинса он изволил взять с собой, меня же оставил присматривать за происходящим здесь. В числе прочего происходящего и за вашими действиями. Впрочем, перед отъездом его светлость выразил полное одобрение вашим действиям. Вы ответственно подошли к его поручению и выполнили все очень точно.
— Вы даже не представляете, до какой степени, — мрачно отозвалась Мэри.
Мистер Гордон предпочел не заметить в ее словах скрытого сарказма.
— Так вот, неукоснительной точности в исполнении распоряжений графа я ожидаю от вас и впредь, — напыщенно и важно заявил он. — Пока вам приказано оставаться в гостинице и не покидать ее до возвращения его светлости, каковой приказ, мисс Мэлдон, я имею честь вам передать.
— То есть я должна оставаться в своем номере в течение неопределенного времени? — уточнила Мэри.
— Это было бы предпочтительнее всего.
Это возмутительно, и Мэри сочла себя вправе дать понять, что она оскорблена.
— Но вам не кажется, мистер Гордон, что это означает домашний арест? Вы полагаете, что я легко смогу провести несколько дней за запертой дверью душного номера, никуда не выходя?
Гордон решил сделать незначительную уступку:
— Что ж, исключительно из хорошего отношения к вам, мисс Мэлдон, я могу позволить прогуляться в саду гостиницы, — милостиво ответил он (видимо, решил, что после вчерашнего она заслуживает поощрения). — Жестоко было бы лишать вас прогулки на свежем воздухе, которая положена даже арестантам в тюрьме.
Мэри подумала, что гулять ей придется под охраной Гордона, и горько вздохнула. Но у секретаря маркиза были иные планы. И он откровенно пояснил:
— К сожалению, у меня слишком много других обязанностей, чтобы сопровождать вас в этих прогулках. Хотя они и стали бы, наверное, незабываемым воспоминанием для меня. Но, полагаю, вы и по собственной воле подчинитесь распоряжению его светлости и не станете выходить за гостиничные ворота. Господин маркиз просил напомнить, что у него по-прежнему есть способ заставить вас быть благоразумной. Ведь внутренний часовой в виде собственного рассудка обычно действует гораздо эффективнее внешнего охранника…
До северной границы Греции от Салоник, если судить по карте, было всего лишь верст восемьдесят, что по русским меркам и расстоянием-то считать не приходилось. Правда, дело осложнялось тем, что дорога шла через горы и значительно удлинялась, петляя по крутым склонам.
Но и в этом можно было найти плюсы — никакой разветвленной сети дорог на горных перевалах не было, поэтому, расспрашивая местных жителей о двух иностранцах, проезжавших недавно по этим местам, Алексей вновь и вновь получал утвердительные ответы и убеждался, что преследует маркиза по пятам.
К тому же долгая дорога давала возможность подумать о собственных делах, главным из которых в настоящее время казалась собственная судьба.
Алексей до сих пор мучился и краснел даже наедине с самим собой при воспоминании о том, как относился к Мэри поначалу. Надо же быть таким остолопом, чтобы принять невинную девушку за порочную содержанку…