– Мы бежали точно сумасшедшие и выскочили через северо-западные ворота, те, что возле форума, – говорил купец, краснощекий мужчина по имени Вигхард, – и провели ночь на кладбище в полумиле к западу. Франко-саксонцы были слишком увлечены грабежом в городе, чтобы рыскать среди костей мертвецов.
– О, расскажи ему все с самого начала, дядя, – с нетерпением просила племянница купца, Хильда, невысокая живая женщина лет двадцати пяти, белокожая и светловолосая, с выразительными глазами. Неудивительно, что император Маврикий в своем военном трактате называл северные народы – франков, лангобардов и прочих германцев – «белокурыми племенами».
Девушка повернулась к Аргиросу.
– Один их отряд все же явился, чтобы прочесать некрополь, но, стоило им приблизиться, как дядя Вигхард встал во весь рост и закричал: «Бу-у!» Солдаты бежали быстрее, чем мы сами.
Вигхард ребячливо добавил:
– Что касается их связи с демонами и прочего, так я нахожу, что они боятся их куда больше, чем я!
Магистр рассмеялся и заказал еще вина для всех троих. В Константинополе он встречал лишь нескольких людей из далекой Англии (он мысленно называл ее Британией), их уравновешенность и смекалка нравились ему. Эти двое, похоже, сделаны из того же теста.
Конечно, для Британии было бы хорошо однажды объединиться с империей, в которую за века влились Италия, Африка, Испания и часть южного побережья Галлии. Однако Аргирос был рад, что это воссоединение не могло произойти в ближайшие годы.
Не найдя в Новом Карфагене приемлемых ответов на свои вопросы, Аргирос купил лошадь и поскакал на север, чтобы своими глазами оценить намерения франко-саксонцев.
Силы Аркадия еще удерживали фронт по реке Эбро, но магистр без труда пересек ее. Он не боялся оказаться на занятой врагом территории. Белокурые племена, неистовые в битве, придавали мало значения всем прочим приемам военных действий, включая патрулирование. Так было и во времена Маврикия, еще до воцарения династии Ираклия.
Но они что-то замышляли, думал Аргирос, проезжая мимо захваченной Таррагоны.
– Иначе зачем я здесь? – спросил он у лошади.
Но та, в отличие от Валаамовой ослицы, ничего не ответила.
Аргирос не стал рыскать возле Таррагоны; на стенах города он увидел франко-саксонцев (и никто из них не походил на демонов). Магистр ожидал встретить здесь солдат, поскольку город пал совсем недавно. Но он удивился и испугался, заметив гарнизон и в Барселоне, хотя ее взяли еще прошлой осенью. Похоже, пришедшие сюда варвары не собирались уходить.
Эмпурий[27] был еще в трех днях езды по римской прибрежной дороге – и в нем тоже оказалось полно солдат. Аргирос снова нахмурился, не зная, стоило ли ему двинуться внутрь страны или же остаться на дороге, где легионеры Цезаря впервые попали в засаду. По дороге, конечно, продвигаться быстрее. И магистр пустился вперед.
Он скакал мимо поросших фенхелем пространств к высившимся вдали Пиренеям. Затем горы обступили его со всех сторон, а дорога свернула в глубь суши к удобному перевалу Пертуис. Аргирос наткнулся на отряд франко-саксонских всадников, облаченных в латы и направлявшихся на юг, в Испанию. Заметив одинокого странника, с которого нечего взять, солдаты оставили его в покое. Недалеко от крепости Пертуис Помпеем еще до Рождества Христова был заложен триумфальный памятник. Его вид укрепил решимость Аргироса. Он поклялся блюсти римские традиции не хуже древнего полководца.
Ближе к вечеру на землю легли длинные мрачные тени. Франко-саксонцы не отремонтировали Пертуис после взятия крепости; очевидно, они собирались установить границу дальше на юге. Аргирос спешился и повел лошадь через зияющие разбитые ворота во внутренний двор. Ночь лучше провести там, чем на открытом месте, подумал Василий; за стенами он хотя бы мог спрятаться от разбойников.
Двор порос буйной травой. Аргирос стреножил лошадь и пустил ее пастись, а сам развел небольшой костер. Магистр потянулся, и его суставы затрещали. Он достал из седельных сумок хлеб, оливковое масло и мех с вином и присел у костра для ужина.
Сквозь штаны он почувствовал что-то острое (просторные одежды хороши в Константинополе, но не в трудном путешествии). Ерзая, он вытащил из-под себя острый предмет, ожидая обнаружить камешек, но то был осколок глиняной посуды – треугольный, длиной со средний палец, плоский осколок днища горшка.