С приближением даты отъезда Чапмен и Дагмар тоже начали строить планы. С момента его признания на лодке Дагмар знала, что однажды он оставит ее и вернется в Англию. Они тоже фантазировали о будущем, воображая клуб, который они откроют в Париже, своих будущих детей и те места, в которые они отправятся после войны. Чапмен сказал, что и после его отъезда она должна продолжать действовать в качестве его агента, поддерживая контакты с сотрудниками абвера и держа глаза и уши открытыми для любой интересной информации. Он устроит так, что англичане выйдут с ней на связь, как только представится безопасная возможность, однако она «не должна доверять никому до тех пор, пока к ней не придет человек, который назовет ее полное имя — Дагмар Моне Хансен Лалум». Поскольку она будет действовать как британский агент, торжественно объявил Чапмен, ее работа будет оплачиваться.
Подобно тому, как он оставил МИ-5 инструкции в отношении Фриды, теперь Чапмен занялся судьбой Дагмар. Фон Грёнингу было поручено ежемесячно платить ей 600 крон с его счета, пока он не даст иных указаний. Кроме того, ее должны будут обеспечить жильем. Фон Грёнинг с готовностью согласился: пока Дагмар оставалась на попечении немцев, он мог быть уверен в лояльности Чапмена. Хольста отрядили на поиски подходящего жилища, и вскоре Дагмар переехала в уютную маленькую квартиру на Туленсгате, 4а. Теперь у Чапмена были уже две женщины, находившиеся под защитой двух секретных служб двух воюющих между собой стран.
Через одиннадцать месяцев после прибытия в Норвегию, 8 марта 1944 года, Чапмен сел в самолет, направляющийся в Берлин, который должен был стать для него промежуточным пунктом на пути в Париж, а затем — в Англию. Расставание с Дагмар было мучительным. Его самого ждало неясное будущее, однако ей со всех сторон грозила опасность: ведь, будучи британским агентом и даже получая за это деньги, она в то же время оставалась под «защитой» абвера. Если предательство Чапмена раскроется, она тоже попадет под подозрение. Если немцы проиграют войну, соотечественники могут подвергнуть ее наказанию за «коллаборационизм». Дагмар плакала, но утверждала, что ничего не боится. Если норвежцы будут насмехаться над ней, она ответит, чтобы они «занимались своим делом». Если сплетницам из Эйдсволла хочется квохтать и ворчать на своих кухнях — что ж, пускай! Они обменялись обещаниями: она сохранит его тайну — а он однажды, когда-нибудь, вернется к ней.
По пути в Берлин фон Грёнинг обсудил с Чапменом детали предстоящей миссии. Он, как и в прошлый раз, будет пользоваться кодом «с двойной перестановкой» на основе кодового слова АНТИДЕКЛЕРИКАЛИЗАЦИОНИЗМ (Чапмен не собирался упрощать жизнь своим германским корреспондентам). Время и место передач будет рассчитываться по формуле на основе строки из песни времен Первой мировой войны «Верните меня в старую добрую Англию» — «В Ливерпуль, Лидс или Бирмингем, все равно…». Оставалось лишь выбрать контрольный сигнал — слово или фразу, означающую, что Чапмен работает не под контролем врага. Чапмен уже сделал выбор. Эквивалентом пяти F, показывающим, что он действует свободно, будет слово ДАГМАР, вставленное в радиограмму. Фон Грёнинг информировал Париж и Берлин: «Если в радиограмме отсутствует слово ДАГМАР, значит, агент работает под контролем врага».
В контрольном сигнале, выбранном Чапменом, содержалось предупреждение его германским шефам: если с Дагмар что-нибудь случится, он будет считать себя свободным от любых обязательств.
24
Обед в «Лютеции»
Зигзаг исчез; все считали его мертвым. Когда «наиболее секретные источники» перехватили радиограмму с просьбой к лиссабонской штаб-квартире абвера «подыскать конспиративную квартиру для Фрицхена по просьбе из Берлина», появилась небольшая надежда. Однако эта просьба не имела продолжения, и упоминаний о Фрицхене больше не встречалось. Радиооператоры и расшифровщики из Блетчли-Парка продолжали прочесывать радиоэфир в поисках любых следов агента. Черчилль лично просил информировать его, когда (точнее, если) Зигзаг вновь проявится. Однако в эфире стояла тишина: не было ни информации от самого Чапмена, ни информации из «наиболее секретных источников» о деятельности агента Фрица, ни данных о нем от агентов подразделения специальных операций, действующих во Франции. Подразделение абвера в Нанте, похоже, закрылось, и в радиосообщениях абвера больше не встречалось упоминаний о фон Грёнинге. Быть может, Чапмен выдал себя во время допроса. Возможно, неудача со взрывом на «Ланкастере» заставила немцев подозревать его, или его сдал кто-то из секретных агентов немцев в Британии. Люди вроде Мастермана или Робертсона не были сентиментальны, однако мысль о том, что ожидало Чапмена перед казнью, заставляла умолкать даже их.
Зябким весенним утром охотник на морских котиков заметил на скалистом исландском берегу троих мужчин, чей вид и действия показались ему подозрительными. Они не были похожи на охотников на морских котиков и не охотились на них, — а ради других целей ни один нормальный человек не стал бы утруждать себя долгой и утомительной прогулкой в снежные рассветные часы при десяти градусах ниже нуля. Охотник оповестил местного шерифа, тот проинформировал американского командующего, чья база располагалась неподалеку. Американцы направили на место поисковую партию, чтобы разобраться в происходящем. Троих мужчин быстро нашли — к счастью для них, к тому времени чуть не замерзших насмерть. Руководителем незадачливой экспедиции оказался немец, два его товарища были исландцами. После недолгих возмущений и протестов они сообщили свои имена: это были Бьорнссон и Юлиуссон.
Немец, Эрнст Кристоф Фресниус, заявил, что они собирают информацию для немецкого судоходного института. Однако очень скоро туповатого Бьорнссона убедили сознаться, что они спрятали неподалеку, в пещере, радиопередатчик и педальный электрогенератор. Всех троих отправили в Лондон, в «лагерь 020», где Стефенс быстро выведал всю правду, настраивая Фресниуса против его «бестолковых подчиненных». Уже через несколько часов Стефенс выяснил, что троица должна была следить за передвижениями войск и докладывать о происходящем, тем самым подтвердив, что немцев «беспокоит возможное использование Исландии в качестве плацдарма для вторжения на континент».
До этого момента дальнейшее казалось предсказуемым, однако, когда Бьорнссон и Юлиуссон стали рассказывать о своей подготовке в шпионской школе в Норвегии, Стефенс внезапно стал внимательнее прислушиваться к рассказу. Как они сообщили, их инструктор по радиосвязи в Осло был «таинственный человек, говоривший на плохом немецком, с громким, пронзительным голосом, в летнем костюме цвета соли с перцем, с двумя золотыми зубами, большой сибарит и владелец частной яхты». На свете существовал лишь один человек с подобными стоматологическими приметами и вкусами в одежде. Пойманным показали фотографии Чапмена: оба, Бьорнссон и Юлиуссон, опознали своего радиоинструктора из Осло без колебаний. Команда «XX» была вне себя от радости. Даже сухой, не склонный к эмоциям Джон Мастерман в своей монашеской келье в «Реформ-клубе» радовался информации о «старом друге». МИ-5 вновь поймала след Зигзага. Но что у него — владельца нового модного костюма и частной яхты — было на уме?
По сравнению с предыдущим визитом Чапмена Берлин был страшно изуродован продолжительными жестокими бомбардировками. Чапмен и фон Грёнинг едва узнавали город, двигаясь по разрушенным улицам, усыпанным грудами камня, сквозь зловоние от вытекающего из труб газа, дыма, гниения. «Город пропах огнем и дымом. Это было похоже на руины Помпеи», — вспоминал Чапмен. На лицах берлинцев лежал отпечаток смирения и страдания.